Каким был председатель Совнаркома А.И.Рыков (часть 1/2)    (Окончание)

А.И.Рыков в архиве СНК (библиотеке Ленина)

План помещений СНК

Наркомов в ту пору было немного, и они свободно умещались за довольно длинным столом, стоявшим посредине зала. Перпендикулярно к нему был большой стол председателя. Его кресло помещалось как раз перед дверью в личный кабинет В.И.Ленина. Теперь эта дверь была заперта и возле нее, вплотную к ней, стояло на небольшом возвышении то кресло, которым пользовался на заседаниях Ленин.

Сбоку стола председателя сидели стенографистки: слева от пред­седателя – стенографистки, полностью записывавшие прения (они сменялись через каждые 5–10 минут), справа – постоянная стенографистка, записывавшая принимаемые постановления; перед ней на столе лежал текст всех обсуждаемых проектов.

Позади председателя у стены стоял столик для руководителей Управления Делами; обычно там си­дели Фотиева и Горбунов, или Мирошников. Неподалеку был столик для главного юрисконсульта, заваленный книгами законов. Обязан­ностью главного юриста, Наума Израилевича Бернштейна, было немед­ленно давать справки юридического характера, если они требовались по ходу прений.

Обычным вопросом был такой: как согласуются намечаемые новые меры с действующими советскими законами? Бернштейн отлично знал все законы и инструкции по их выполнению и обыкновенно отвечал даже не заглядывая в книги.

Хочется сказать несколько слов о драгоценном историческом ма­териале – полных парламентских стенограммах всех заседаний СНК и СТО. Они велись во все года председательствования А.И.Рыкова. Трудно переоценить значение сохраненных ими подробных и откро­венных высказываний крупнейших деятелей Советского государства по множеству самых разнообразных вопросов. Как только на смену Рыкову пришел В.М.Молотов, он запретил стенографирование заседаний СНК.

Не разрешал стенографирования и В.И.Ленин. Об этом мне сказала Л.А.Фотиева. Однажды в разговоре с ней я заметил, как жаль, что не были записаны хотя бы только выступления В.И.Ленина. Эти вскользь сказанные слова, видимо, уязвили Лидию Александровну, и она, не скрывая раздражения, возразила иронически: «Какой Вы умный!

А представьте себе, что я пыталась это сделать, но Владимир Ильич категорически запретил». Что же, остается только пожалеть, что потерялось множество ценнейших замечаний Ленина, который обычно высказывался по всем обсуждавшимся в СНК и СТО вопросам, отражавшим все разнообразие жизни молодого Советского государства.

За столом заседаний у каждого Наркома было свое постоянное место. Помню, что по правую руку Председателя СНК сидели его за­местители, председатель BCНX и нарком иностранных дел, по левую – нарком РКИ и нарком путей сообщения. Как размещались другие нар­комы – не помню. Если докладчиком был нарком, он говорил со свое­го места, причем обычно вставал.

Приглашенные докладчики говори­ли стоя возле стенографистки, записывавшей прения. Другие пригла­шенные лица сидели на стульях вдоль продольных стен зала заседа­ний, чаще всего у стены с окнами на Кремлевскую площадь. Сам А.И.Рыков не любил все время сидеть в своем кресле. Он часто вставал или стоял у своего стола, либо медленно прохаживался между столом и задней стеною зала (с дверью в кабинет Ленина).

В старинном здании, построенном еще при Екатерине II, сохраня­лось печное отопление, и в зале была высокая кафельная печь. Она стояла уступом у стены по правую руку председателя, и, зайдя, за нее, можно было скрыться от его глаз, слушая в то же время происходившие прения.

Этим нередко пользовались наркомы: под пред­логом «покурить за печкой» (где были вытяжные отверстия), они вели там друг с другом конфиденциальные разговоры. Рыков обычно относился к этим экскурсиям за печку добродушно, делая вид, что не замечает их. Когда же председательствовал Александр Дмитриевич Цюрупа, дело менялось: он брал в руки звонок и громко приглашал всех на свои места.

Зал заседаний СНК во времена председательствования В.И.Ленина

Я много раз и подолгу бывал на заседаниях СНК и СТО: ведь проект гос.бюджета обсуждался ими обычно добрый месяц, а то и дольше, да и другие финансовые вопросы часто стояли на повестке. И работал я там при А.И.Рыкове немалый срок – целых четыре года, с конца 1926 по конец 1930 год. Поэтому я полагаю, что могу обо­снованно, со знанием дела, характеризовать общую атмосферу засе­даний СНК и СТО, какая царила при Рыкове. Постараюсь сделать это.

Это была замечательная атмосфера – увлечения делом и высокой деловитости; хорошей товарищеской простоты, но без тени распущен­ности, или, тем более, панибратства; строгой требовательности, но в сочетании с уважением к человеческому достоинству каждого и вообще с доброжелательством к людям. Строгость и требовательность соединялись с корректностью. За все эти годы я не слышал на засе­даниях СНК и СТО ни одного окрика.

 Самые суровые замечания, от которых люди бледнели, всегда были сдержанными и вполне вежливы­ми по форме. Я бы сказал так: это была поистине социалистическая совместная дружная работа единомышленников, увлеченно выполнявших понятное всем общее важнейшее дело. Усиленный каждодневный труд не засушивал его участников: в основном все делалось «на улыбке», юмор был в почете, совсем нередко на заседаниях слышался смех.

Пример показывал А.И.Рыков. Но он умел быть и суровым, хотя никогда не прибегал к грубости. А как относились к нему? Уваже­ние было общее, но без малейшей слащавости и уже, конечно, без того оттенка приниженности уважающих, который стал так характерен для «чинопочитания» сталинской поры, решительно всё испохабившей.

Один из давних сотрудников СНК, вспоминая как-то в беседе со мною эти годы, определил их так: «Святое было время». Думаю, что это правильное определение. Тем горше сознавать, что время это было таким кратким и, что на смену ему пришел гнусный, абсолютно амо­ральный, насквозь лживый и предельно бесстыжий сталинский иезу­итизм.

А.И.Рыков был среднего роста (пожалуй даже немного ниже сред­него), но с очень широкими плечами, худощавый. У него было удли­ненное лицо с большим подбородком, который скрадывала и смягчала борода. Умные большие глаза. Он слегка заикался – время от времени сдваивал согласные (например: «к-к-куда вы пойдете?»).

 Это замед­ляло его речь, но делало произношение даже более выразительным, помогало ему акцентировать то, что он хотел выделить и подчерк­нуть. Обычное выражение лица – спокойное внимание. Очень часто появлялась приятная улыбка, а изредка он тихо, но заразительно смеялся. Своим юмором А.И. не щеголял, юмор проявлялся у него органически, как-то незаметно и естественно, был не навязчив и не демонстративен.

Председатель СНК был очень внимателен к окружающим. Помню, как он с улыбкою говорил растерявшемуся докладчику, не решавшемуся подойти близко к его столу: «П-п-пожалуйста, ближе к стеногра­фисткам. Н-не забудьте, что, если они вас не расслышат, они м-м-могут что-нибудь свое написать».

Как-то днем Совет Труда и Обороны рассматривал большой доклад Госплана о хозяйственной конъюнктуре. Приглашенных из Госплана и из Наркоматов было много и некоторые (ближе к входу в зал) даже стояли. Я принес что-то для Фотиевой и когда отдал ей и повернул­ся, чтобы выйти из зала, меня поманил рукой А.И. и тихонько ска­зал: «Подайте стул академику Ферсману». Он сразу разглядел только что вошедшего академика, скромно вставшего в группе других при­глашенных, которым не хватило стульев. Не сомневаюсь, что, не подвернись я, Рыков немедленно передал бы это распоряжение через Фотиеву.

Припоминаю, что́ рассказал как-то профессор Михаил Ивано­вич Боголепов, который был тогда руководителем бюджетно-финансо­вой секции Госплана СССР. Рыков знал и уважал его. «Шло большое утомительное заседание, – говорил Мих.Ив., – и все устали. Вижу, Рыков передал председательствование своему заместителю и вышел. Однако вскоре он вернулся и снова сам повел заседание. А немного погодя ко мне подошла сотрудница и сказала: «Алексей Иванович просит Вас пройти в его секретариат».

Я, конечно, сразу же встал и пошел. Прихожу, у двери сидит его личный секретарь Артеменко. Вопросительно смотрю на нее, а она, улыбаясь, говорит: «пожалуй­ста, пройдите вон в ту комнату». Захожу и что-же вижу? Накрыт стол, на нем закуски, есть и водочка. Я, конечно, выпил рюмку-другую и с удовольствием поел. Когда я вернулся на свое место, А.И. повернулся ко мне и посмотрел лукаво. Я так и читал в его глазах вопрос: «Ну, как, освежился»?

Скажут, что это мелочь. Конечно, так. Но и мелочи поведения у разных людей разные, я бы сказал – симпатичные или антипатичные, человечные или властно-жестокие. А.И.Рыков умел проявить чело­вечность и в серьезных случаях, иной раз даже в очень трудной ситуации. Припоминается несколько таких эпизодов. Попробую рас­сказать о них.

В Совете Труда и Обороны как-то надо было обсудить вопрос о медленном ходе разведки на нефть. Докладчиком был молодой (или очень моложавый) красивый и щеголеватый работник аппарата ВСНХ. Он начал говорить общими фразами о значении нефтяной промышленности. Рыков мягко, но сразу же остановил его: «Это в-всё мы знаем, – сказал он – говорите конкретнее, что мешает разведочным работам».

Но докладчик продолжал сыпать общие бессодержательные фразы. Тогда Рыков задал ему несколько конкретных вопросов (как я помню, – о том, хорошо ли идет поставка труб для бурения и т.п.). Доклад­чик побледнел и смутился: он не мог дать ответа. Алексей Ивано­вич повернул голову к наркомам: и, явно подавляя раздражение, сказал медленно, как-то отчетливо напряженно: «К-к-констатирую: вопрос Высшим Советом Народного Хозяйства не п-п-подготовлен.

Предлагаю снять его сегодня с обсуждения. Нет возражений?» Конечно, возражений не последовало. Еще более побледневший до­кладчик молча пошел к выходу, а А.И., повернувшись вправо, очень строго сказал сидевшему там заместителю председателя ВСНХ: Р-р-рухимович, что это такое?» Тот молча пожал плечами. Совет Труда и Обороны перешел к следующему вопросу….

Хорошо помню и другой эпизод. Он был связан с Яном Эрнестови­чем Рудзутаком, наркомом путей сообщения и одним из заместителей Председателя СНК СССР. Дело было тоже на заседании Совета Труда и Обороны, при обсуждении проекта гос.бюджета. Рассматривали размеры ассигнований на капитальное строительство НКПС и, в связи с этим, основные вопросы финансового плана наркомата и взаимо­отношений его с государственным бюджетом.

Я сидел у окна, как раз позади Рудзутака и несколько вбок от него. Отмечаю это с тем, чтобы сказать, что мне было видно выра­жение лица Рудзутака. Как все латыши, он нелегко приходил в раз­дражение, но тут явно начинал сердиться: Наркомфин предлагал для НКПС очень жесткие рамки и сильно сжимал его планы развития жел.-дор.транспорта, а Совет Труда и Обороны, голосуя по спорным циф­рам, все время поддерживал позиции Наркомфина.

Наконец, Рудзутак пришел в ярость. Взяв слово, он сказал примерно так: «Не вижу смысла участвовать дальше в этом обсуждении: нас не хотят слу­шать, все наши просьбы и предложения отклоняются». Говоря так, он встал, не спеша сложил свои бумаги со стола в портфель, отодвинул стул и опять-таки не торопясь, пошел к выходу из зала.

Все замолкли, пока это продолжалось. Молчал и А.И.Рыков, не делая никаких попыток урезонить Рудзутака. Лишь когда тот стук­нул дверью, А.И. поднял голову и, обращаясь к наркомам, сказал медленно и раздельно, словно размышляя вслух: «Мы внимательно выслушали все предложения НКПС и тщательно обсудили их. Конечно, не было и тени какой-либо предвзятости, просто доводы НКФина ока­зались убедительнее. Т-т-таким образом, у Яна не было никаких оснований для того, чтобы устроить этот скандал. П-п-родолжаем обсуждение бюджета НКПС»….

Третий эпизод был еще драматичнее. Сейчас уже не помню точно, когда он произошел, но кажется это было в середине хозяйственно­го года, когда обычно в республиканских бюджетах обнаруживались нехватки и Совнаркомы союзных республик обращались с просьбами отпустить им денег из резервного Фонда СНК СССР.

Приехал в Москву с такой просьбой и Влас Яковлевич Чубарь, председатель Совнаркома Украины, я был на заседании Совета Труда и Обороны, где слушал­ся этот вопрос и хорошо запомнил все виденное и слышанное. Добрых пятьдесят лет прошло с тех пор, а я и сейчас зрительно представляю, как всё происходило.

Чубарь сидел за столом Наркомов, в правую сторону от А.И.Ры­кова и ближе к противоположному концу этого длинного стола. Он всё больше хмурился по мере того, как получал отказ за отказом и, в конце концов, потерял самообладание, взорвался. Как сейчас вижу: он говорил стоя, возвышался над столом, большой, плечистый, смотрел мрачно.

 Накаляясь все больше, он вдруг, к общему смуще­нию мрачно и неторопливо произнес: «Что же это вы не удовлетво­ряете ни одной нашей просьбы? Не забывайте, что мы еще имеем право выхода из Союза». Это прозвучало серьезной угрозой, и все присутствовавшие оцепенели от неожиданности.

Неловкое молчание нарушил Рыков. Подняв голову, он посмотрел на Чубаря, и вдруг лицо его оживилось, и он громко, со смехом, спросил: «А к-к-куда вы пойдете»? Он смеялся так заразительно, что к нему присоединилось большинство наркомов. Расправляя на­хмуренные брови, засмеялся и сам Чубарь. Не знаю, имела ли эта история продолжение в Политбюро, но здесь, на Совете Труда и Обороны, ее погасили большой такт, самообладание и находчивость А.И.Рыкова.

Сенатский дворец Кремля, современный вид 

План квартиры Ленина на третьем этаже с залом заседаний СНК.