Почему в СССР в 1932-33 годах случился голод, и к каким последствиям он привел? Уроки истории. К 90-летию голода 1932-33 годов в Советском Союзе (Вторая часть)
Вопрос: Какие процессы происходили во время голода на Кубани? Почему здесь в этот период появились чернодосочные станицы и происходило массовое выселение их жителей? Почему выселялось население не только чернодосочных станиц? Кого из жителей Кубани и по какой причине вообще высылали?
В.А. Бондарев: На Кубани хлебозаготовки 1932 г. проходили с большим трудом. Во-первых, во многих колхозах урожай был крайне низким, причем не только из-за погодных условий, но и в результате огромных потерь при уборке и транспортировке.
Во-вторых, множество колхозников и единоличников растаскивали и прятали зерно с колхозных полей. Этим, кстати, нередко объясняются и большие потери при уборке: колхозники надеялись собрать это потерянное зерно, не дошедшее до колхозных амбаров. Так, в прессе в 1932 г. тиражировались обоснованные утверждения о том, что «очень широкое распространение получила утайка хлеба путем сознательного его недообмолота. Иногда также сознательно пускали зерно в мякину, полову и представляли его в виде различных отходов».
Колхозников заставляли так поступать особенности оплаты труда в колхозах. Надо понимать, что в данное время колхозники получали оплату выработанных ими трудодней один раз в год и по остаточному принципу. Оплата трудодней производилась осенью-зимой, по итогам года (не считая 15 % аванса после первых обмолотов полученного урожая).
Причем, выдачи на трудодни производились только после того, как колхоз выполнил хлебозаготовки, оплатил сельхозпродукцией работу машинно-тракторной станции, засыпал внутриколхозные семенные и фуражные фонды, и т. д. После выполнения всех этих требований нередко случалось так, что на трудодни оставалось мизерное количество продукции; твердых ставок оплаты трудодней колхозников не существовало.
В 1932 г. колхозники видели, что урожай плох и, не надеясь на оплату трудодней, старались позаботиться о себе сами, путем хищений зерна. Это снижало и без того невысокий урожай и предельно затрудняло хлебозаготовки.
Сталин крайне жестко реагировал на подобные затруднения. Он сам и близкие к нему партийные функционеры расценили неудовлетворительный ход хлебозаготовительной кампании в Северо-Кавказском крае и, в том числе, на Кубани, как «кулацкий саботаж хлебозаготовок». Для слома «саботажа» Сталин направил в край комиссию из высокопоставленных партийно-советских чиновников во главе с секретарем ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичем. Комиссия обладала чрезвычайными полномочиями и должна была любыми методами провести хлебозаготовки.
Одной из наиболее жестких карательных акций, примененных в отношении значительного количества сельских жителей, стало занесение ряда кубанских и донских станиц на «черную доску» за «срыв планов сева и хлебозаготовок». Так в нашем регионе появились «чернодосочные» станицы (в одном из документов в ГАРО мне попалось наименование «чернодащатые» – так это звучало в местном говоре). На «черную доску» были занесены 15 станиц, – 13 кубанских и 2 донские.
Практика «черных досок» существовала еще в досоветские времена и выражение «занести на черную доску» означало «публично опозорить», «предать огласке неблаговидные поступки». Например, актер и режиссер В.В. Лужский вспоминал, что знаменитый режиссер К.С. Станиславский применял в отношении опоздавших на репетиции актеров «штрафной журнал» и «черную доску». Бытописатель старой Москвы В.А. Гиляровский утверждал, что в элитном Английском клубе была своя «черная доска», куда заносили имена членов клуба, исключенных за неуплату долгов. В 1920-х гг. «черная доска» применялась в городах и селах Юга России, о чем содержатся сведения в архивных документах и прессе (в частности, в газете «Молот»).
В 1932 г. занесение на «черную доску» означало для населения подвергнувшихся этому станиц уже не только предание позору, но и суровые репрессии, вершиной которых стала массовая депортация. По подсчетам историка Е.Н. Осколкова, который первым начал исследовать эту болезненную тему (его статья, специально посвященная «чернодосочным» станицам, вышла еще в 1993 г.), из этих станиц было выселено по меньшей мере 61,6 тыс. жителей.
На место депортированных жителей уже к середине февраля 1933 г. были вселены примерно 50 тыс. крестьянских хозяйств, в том числе около 20 тыс. демобилизованных красноармейцев с семьями, в основном из центральных, западных и северо-западных военных округов. Переселение продолжалось и позднее. Об этом содержится немало информации в документах переселенческого комитета (переселенкома) Северо-Кавказского края, хранящихся в ГАРО. Но полностью покрыть образовавшуюся из-за репрессий убыль населения не удалось.
В апреле 1934 г. Азово-Черноморский крайком ВКП(б) (в январе 1934 г. был создан Азово-Черноморский край, куда вошли Дон и Кубань) отмечал, что на территории края в станицах и селах пустовало 26 тыс домов, из которых вполне годных для проживания насчитывалось не менее 5,1 тыс. Показательно, что большая часть пустующих домов – 19,4 тыс. – находилась в станицах 18 районов Кубани, серьезно пострадавших от хлебозаготовок и депортаций. Реагируя на эту ситуацию, крайком принял решение расселить в крае еще 20 тыс. колхозных семей из других регионов СССР.
Однако репрессии, разумеется, коснулись и хлеборобов из других станиц. Столь массовых выселений, как в чернодосочных станицах, здесь не было, но пострадали многие. Мотивы был все те же – невыполнение хлебозаготовок, неосмотрительная критика происходивших в стране событий (которую власть квалифицировала как антисоветскую агитацию и причисляла таких критиков к числу «кулаков» или «подкулачников»), и т. п.
Вопрос: Почему многочисленные записанные рассказы очевидцев свидетельствуют о том, что изымалось не только зерно в выполнение плана хлебозаготовок, но и вообще любые продукты питания, семена овощей. А часто члены комитетов содействия (комсодов), проводившие изъятие продовольствия, и вовсе выливали на пол суррогаты еды, приготовленные из травы, опилок и прочих малосъедобных составляющих? Часто обыски продолжались регулярно до тех пор, пока семья полностью не умирала. Это были злоупотребления или выполнение каких-то приказов по ускорению гибели населения?
В.А. Бондарев: Во время «слома кулацкого саботажа хлебозаготовок» широчайшее распространение поучила практика изъятия хлеба не только у колхозов, но и у колхозников. Часто у колхозников забирали зерно, выданное в счет оплаты трудодней. Подобные действия власть мотивировала тем, что колхозная администрация не имела права оплачивать колхозникам трудодни до выполнения «первой заповеди» – то есть, до выполнения хлебозаготовок. Поскольку же хлебозаготовки не были выполнены, выданное колхозникам зерно рассматривалось как присвоенное ими незаконно.
О случаях конфискации у колхозников хлеба, выданного на трудодни, писал Шолохов в известном письме к Сталину от 4 апреля 1933 г. Подобное же случалось и позже. В частности, начальник политотдела Тимашевской МТС в декабре 1933 г. докладывал, что колхозам в зоне его ответственности краевые власти предоставили дополнительный план натуроплаты, и только «то что мы не распределили окончательно доходов спасло нас от необходимости вывозить на элеватор семенные и фуражные фонды или брать у колхозников хлеб обратно».
Когда весной 1933 г. началась подготовка к посевной, у колхозников снова стали требовать зерно, на сей раз для создания семенных колхозных фондов. Это называлось «внутриколхозный семенной заем». Председатель крайисполкома Северо-Кавказского края Ларин, выступая на одном из краевых совещаний в самом начале 1933 г., заявил, что «семена в колхозах есть, надо суметь собрать их» и бороться за эти «семена надо таким же путем, каким боролись за выполнение хлебосдачи». То есть, снова применялись обыски и конфискации.
Что касается изъятия всех продовольственных запасов, уничтожения суррогатов и многократных обысков, то это уже являлось самоуправством местных начальников и активистов. Никаких приказов о том, что надо довести крестьян до голодной смерти путем изъятия у них всей еды, в природе не существует. За все годы, что я занимаюсь научными изысканиями, я не встречал в архивах ничего подобного. Это местная инициатива, «перегибы на местах».
Очевидно, поступавшие так субъекты либо испытывали эйфорию от своей власти и безнаказанности, либо сводили счеты с односельчанами. Нельзя забывать и о том, что, с точки зрения тогдашних коммунистов, комсомольцев и беспартийных активистов, колхозники (и, тем более, единоличники), к которым они приходили с обысками, являлись если не «кулаками» или «подкулачниками», то, то всяком случае, «несознательными элементами», утаивавшими хлеб от родного государства и, значит, «пляшущими под дудку классового врага». Поэтому и отношение к таким колхозникам было суровым, безжалостным, часто – бесчеловечным, что не делает чести членам бригад, обыскивавших односельчан.
(Продолжение следует …)
