Виталий Давыдов: пять часов ада

Трехкратных олимпийских чемпионов в истории нашего хоккея, как ни странно, всего ничего. Шестеро. В живых – трое. Третьяк, Хомутов. И Давыдов, больших интервью за предыдущие годы практически не дававший. Пробел мы поспешили устранить. Уселись напротив Виталия Семеновича. И тут зазвонил телефон.
– Привет, Буржуй! – обрадовался кому-то в трубке Давыдов.

– С кем это вы так? – заинтересовались мы.
– Да с Мальцевым, – усмехнулся Виталий Семенович. – И он меня уже лет тридцать Буржуем зовет.

– А легендарный защитник Эдуард Иванов как Индеем стал?
– У Эдика лицо все время красное было, даже без выпивки. Еще его звали “рабочий Иванов”. Где-то с друзьями подквасили, замели в милицию. Неожиданно приезжает снимать телевидение. К Эдику подходят: “Представьтесь”. Он возьми да ответь: “Рабочий Иванов!” Так и пошло в эфир: “А вот идет рабочий Иванов”. Ребята увидели – и привязалось.
* * *
Нынешней бодрости 73-летнего вице-президента “Динамо” если не позавидуешь, то удивишься. О чем мы простодушно ему и сообщили.
Давыдов благодарно оглядел нас поверх очков:
– Всё от генетики. И еще один момент – я рано попал в сборную. Осмотрелся. А вокруг могучие мужики вроде Сологубова, Уколова. Им-то можно было и курить, и выпивать. А у меня телосложение скромнее. Я понял: если режимить не буду, в команде не выживу.

– Последняя сигарета в вашей жизни?
– Играть я закончил в 34. И начал покуривать. Но всерьез не втянулся. Когда работал с молодежной сборной, приходил к Тарасову – он принюхивался: “Ты куришь?!” Мне было не по себе, хоть уже сам тренировал.

– Тарасов имел отношение к молодежной сборной?
– В 1978-м собираемся на чемпионат мира. Он попросил: возьми руководителем делегации. И полетел с нами. Играть нам полуфинал с канадцами. В полшестого утра звонок. Хватаю трубку – голос Тарасова: “Ты что, спишь? В день матча с Канадой?! Да разве можно? Ну-ка зайди”. Прибегаю. Тот сидит: “Растолкуй, как собираешься строить игру”. Рассказал что-то спросонья. “Ладно, иди. План одобряю”. И я поплелся досыпать.

– С молодежной сборной вы три раза подряд выиграли чемпионат мира.
– Этот рекорд, думаю, никто не побьет. Кстати, против нас играл юный Гретцки…

– И каким он был?
– Выделялся. Но и наш Фетисов выделялся.

– Не размазал он Гретцки?
– Я его, во всяком случае, не просил. Гретцки трудно поймать, очень легкий на коньках. Вроде Мальцева. Вы помните, чтоб Мальцеву кто-то врезал? Да никогда! Ускользал!

– Кто еще, кроме Фетисова, играл в вашей молодежке?
– Касатонов, Макаров, Кожевников, Тюменев… А Дроздецкого накануне чемпионата мира отчислил из команды.

– За что?
– Юный Тюменев был страшным картежником. Как-то выиграл у Дроздецкого приличную сумму. Тот расплатился, а потом вытащил у Витьки бумажник. Произошло это в армейском дворце перед товарищеским матчем. В раздевалке никого не было. Но один болельщик заметил, как Дроздецкий кому-то на трибуне что-то передавал. Его накрыли. Колю я выгнал. Бумажник вернули Тюменеву. После этого с картами он завязал.

– А вы в юности, по словам Юрзинова, гоняли по Москве на мотоцикле…
– Да, на “Ковровце” К-175. Первый мой мотоцикл.

– С коляской?
– Без. Я с 14 лет разгружал на Савеловском вокзале товарные вагоны с картошкой и соей. Так и накопил на мотоцикл. Юрзинова на нем катал. Позже продал, чуть-чуть добавил – купил “Яву”.

– Уже на динамовскую зарплату?
– Раньше. На ставку меня взяли в 1957-м. Положили 800 рублей. Когда принес домой деньги, мама, зам главного бухгалтера в гастрономе, сказала:
“Сынок, ты получаешь больше, чем я”. И заплакала.

– Вы же росли без отца?
– Он погиб на фронте. Похоронка пришла в 1942-м. Отец вел грузовик, ехали в блокадный Ленинград по льду Ладоги. Колонну разбомбили, все машины ушли под воду.

– С Юрзиновым в одной школе учились?
– В разных. Но играли за одну команду. Сдружились. Я жил на Нижней Масловке, а он рядом – на Писцовой. Сколько олимпийских чемпионов вышли с этой маленькой улицы! Хлыстов, Альметов, Веня Александров…
* * *
– Тарасов в книжке писал про ваш подвиг в матче со сборной Канады. Читали?
– Был такой нападающий Бурбоннэ – клюшкой челюсть сломал мне с двух сторон. Но Тарасов многое нафантазировал. Написал, что канадец нарочно ударил.

Нет?
– Конечно, нет. В сутолоке. Еще Анатолий Владимирович придумал, что я с болтающейся челюстью эпизод доиграл – и упал в обморок на лавке.

– Не доигрывали?
– Странное ощущение – будто прикус куда-то делся. Подбородок качается. Я подъехал к борту – и показываю Чернышеву: “Аркадий Иванович, что у меня там?” Он как глянул – за голову схватился. Сразу в госпиталь отвезли. А играли в Колорадо-Спрингс, принимал нашу сборную миллиардер Татт. Он меня каждый день навещал. Сидел возле кровати.

– Лучше б лечение оплатил.
– Он и оплатил. Поместили меня в высший католический госпиталь. Операция обошлась в 1600 долларов. Посмотрите на мою челюсть. Есть шрам?

– Не видать.
– Потому что нет его. Сделали два крошечных надрезика, штырями рот раздвигали и запускали машинку. Та изнутри все проштопала, создав костный шов.

– А если б в Союзе вам челюсть вывернули?
– Паше Жибуртовичу ее раскурочили – так у него шрам толщиной в палец. Разрезали, задолбили и зашили. Хорошо, гайкой не привинтили.

– Самый знаменитый шрам в советском хоккее был у Юрия Моисеева?
– Да. Играли мы с ЦСКА. Столкновение, Стас Петухов падал, пытался Моисеева переступить. И зацепил лезвием горло. Надрезал сонную артерию. Юра чудом выжил – шрам у него шел через все горло куда-то вниз… А вон у меня надрез над верхней губой. Это против Старшинова жестко сыграл – у того аж ноги вверх взлетели. И ка-а-к цыкнул мне коньком по губе! Насквозь!

– Вы не только Старшинова опрокидывали. Еще Александра Якушева выбросили к зрителям. Ничего он вам не обрезал в полете?
– Нет. Этот эпизод многие помнят. Якушев хотел проскочить по борту, видит – иду в него. И зачем-то подпрыгнул. Так мне совсем празднично стало его выбрасывать. Ноги кверху, полетел за борт.

– Отомстил потом?
– Да не принято это было. Хоть со Старшиновым мы дрались. И то по лицу не били. Больше по плечам. А после – снова друзья. У нас был принцип: свой – не свой, на дороге не стой.

– С чехами тоже доходило до кулаков?
– “Динамо” с конца 50-х регулярно приезжало в Чехословакию, у нас были отличные отношения. Но в 1968-м советские танки вошли в Прагу, и все изменилось. На следующий год, на чемпионате мира в Стокгольме, нас поселили с чехословацкой командой в одной гостинице. При встрече они отворачивались. Я не выдержал, дернул Холика за рукав: “Иржи, в чем дело?” – “Нам запретили с вами здороваться”. Вообще-то Иржик – славный парень, мы дружили. А вот его старший брат Ярослав советских недолюбливал. Прозвище у него было Сопливый.

– Почему?
– Вечно под носом что-то болталось. Но самый противный из чехов – Недомански.

– Тот, что в Мальцева плюнул.
– А в Чернышева шайбой запустил. Судья остановил игру, Аркадий Иванович сделал Недомански замечание. Тот р-раз – и щелкнул. Счастье, в плечо попал, а не в лицо. Хотел я ему ответить – так Недомански бегал от меня до финальной сирены.
* * *
– Кто лучший игрок в истории нашего хоккея?
– Мальцев. Сам он Фирсова ставит выше. Но я не согласен. Мальцев мог играть на любом месте. В сборной у него не было постоянной тройки – Сашку использовали в семидесяти сочетаниях!

– Есть среди нынешних кто-то, похожий на Мальцева?
– Нет. Последний был – Ларионов. Мне кажется, и в футболе у Мальцева сложилось бы. Если б Чернышев отпустил его к Бескову.

– Так это не байка?
– Все было серьезно. Прежде у хоккеистов и футболистов “Динамо” была одна база. Мы на первом этаже, они – на втором. Решили сыграть в футбол. Нам Яшина одолжили в ворота. Что Мальцев творил! Передачи метров на сорок раздавал – прямо в ноги. Бесков смотрит – его-то орлы так не могут. Закончили 1:1. Бесков Мальцева отозвал: “Сходи к Чернышеву, попросись с нами в турне по Латинской Америке. Не подойдешь – вернешься в хоккей”.

– Что Мальцев?
– Обрадовался, побежал. Но Чернышев так остудил, что Сашка через минуту красный вылетел из его кабинета.

– Для вас загадкой была дружба Мальцева с Харламовым – человеком по открытости совершенно иным?
– Нет. Душа у них одинаковая – оба не жадные. Деньги для обоих ничего не значили.

– Тарасов на ваших глазах пел в раздевалке гимн Советского Союза?
– Не гимн – “Интернационал”! Олимпиада в Гренобле. Мы проигрывали чехам, в перерыве тренеры дали несколько указаний. Говорят: “Пора!” Чернышев первым вышел из раздевалки. А Тарасов затянул у двери, провожая команду на лед: “Это есть наш последний и решительный бой…”

– Пробирало?
– Знаете, да! Анатолий Владимирович – великолепный черновой тренер. Интересные упражнения, огромные нагрузки. Но руководил игрой слишком импульсивно. Если у кого-то не идет, начинает тасовать состав, перекраивать звенья. Это не всегда шло на пользу. Аркадий Иванович в таких ситуациях не порол горячку. Между прочим, при Тарасове сборная за три года не выиграла ни-че-го.

– В 1958-м и 1959-м на чемпионатах мира была второй, на Олимпиаде-1960 – третьей.
– Вот-вот. Но когда главным стал Чернышев, а Тарасов его помощником, сборная девять лет подряд побеждала на всех турнирах! По характеру они абсолютно разные. Анатолий Владимирович, например, не понимал шуток. Аркадий Иванович – потоньше, с ним можно было обсудить что угодно. Еще у Тарасова был пунктик: даже если по ходу матча ведем 5:1, надо обязательно к чему-то прицепиться.

– Чтоб не расслаблялись?
– Да. Хоккеисты с ним обычно не спорили. Лишь Володя Петров не боялся Тарасова. Однажды в перерыве Анатолий Владимирович накинулся на него с претензиями: “Играешь, как баран!” Петров приподнялся и спокойно: “Да сами вы баран”. Видели бы вы лицо Тарасова. Полная растерянность. И молча покинул раздевалку.

– Над фальцетом Петрова в команде посмеивались?
– Тогда у него был нормальный голос. А потом история в ленинградской гостинице “Прибалтийская”, Петров уже закончил карьеру. Из-за женщины сцепился с какими-то бандюганами, “розочкой” от бутылки ему ткнули в горло. Голос пострадал.
* * *
– В ЦСКА на исходе чемпионата-1960/61 вспыхнул бунт игроков против Тарасова. Его убрали. Главным тренером назначили Бабича, которого сняли в следующем сезоне после того, как команда проиграла “Динамо” – 5:14. Армейский вратарь Николай Пучков поведал нам годы спустя: “Поражение было неслучайным. Тарасов сумел склонить на свою сторону некоторых зачинщиков бунта, и они сдали игру…”
– Я участвовал в том матче, забросил одну шайбу, но был сплав или нет, судить не берусь. У нас все получалось, уже в первом периоде вели 8:0! А Пучков в какой-то момент не выдержал и просто ушел с площадки. Что касается бунта, то он мог произойти гораздо раньше. У Анатолия Владимировича были натянутые отношения со многими хоккеистами. Но до поры их сдерживал авторитет Сологубова. За Тарасова тот стоял горой.

– Говорят, несмотря на четыре фронтовых ранения, Сологубов был человеком невероятной физической силы…
– Сухой, жилистый – соперники от него отскакивали, будто от стенки. Сологубов меня и обучил силовым приемам. В том числе фирменному. Как он сам говорил – ловить на “жопёнку”.

– Якушева вы так и поймали?
– Ага. Еще Сологубов раскрывал мне психологические нюансы: “В первой же смене, не задумываясь, иди в игрока. Попал – он твой. Будет трепетать, словно кролик перед удавом”. И точно! Если Локтева или Зимина в начале матча приложу – все, они ручные. Но стоит кому-то из них меня болтануть, уже я теряю уверенность.

– Кого-то из защитников вы учили, как играть против братьев Майоровых: “Бей тушканчиков, не жалей”.
– Они не любили силовой борьбы. Технари – особенно Борис. Выдающийся хоккеист. Ему шайбу хоть верхом кинешь – обрабатывает. Мы с Кузькиным в сборной играли в их звене, спартаковском.

– Борис как хоккеист сильнее Евгения?
– Намного!

– Кузькин погиб нелепо…
– Зашел ко мне в кабинет: “Завтра уезжаю отдыхать в Сочи”. Я увещевать его принялся: “Витя, только не бегай там. Не нужны такие нагрузки в 67 лет” – “Да я привык!” Он же тренировался, как молодой. Играл трижды в неделю. Поехал в пансионат с супругой. Та провела несколько дней и улетела домой. А Витя наигрался в теннис пара на пару. Им уже шашлыки заготовили, винца. Кузькин говорит: “Пойду, в море окунусь”. Нырнул с длинного мола. Время спустя ребята опомнились: “Где же Витька?” Нету! Пока ждали водолазов – прошло часа полтора.

– Утонул?
– Сердце остановилось. Его нашли в скрюченном положении, руки прижаты к груди. Вода в легкие не попала.

– В газетах писали, Кузькин нырял с аквалангом.
– Никакого акваланга не было. Выдумки.

– А вы дайвинг пробовали?
– Боже упаси. Я с12 лет воды опасаюсь. На озере около Тимирязевской академии был деревянный настил. Прыгнул с него, гребу под водой. Воздух заканчивается, хочу всплыть. И утыкаюсь головой в деревяшку. Раз, другой – не могу! Уже задыхаюсь. В последнюю секунду выбрался.

– Фирсов, похоронив жену, каждый день ходил на могилу. И через месяц сам там оказался.
– Да, смерть Нади его подкосила. А походы на кладбище добили.

– Такая любовь?
– Фирсов вообще был очень душевный человек. Впечатлительный. Не пил. Я никогда не видел его поддатым! А щелчок у Толика был неимоверный – мощнее никто не бросал. Может, близко к этому – Витя Блинов да Миша Татаринов. Чешские вратари Фирсова боялись. Как в зону входит – они распрямляются. Чтоб шайбой по лбу не получить.

– Что ж не помогли Фирсову перебороть депрессию?
– Мы все-таки в разных клубах. Был бы он динамовец – взялись бы, как за Мальцева. У Саши супруга пару лет назад скончалась – и тоже не понимал, куда себя деть. Так мы во всем его задействовали, брали в ветеранские поездки.

– В 2002-м обчистили квартиру Мальцева. Он считает, что навел человек из мира хоккея…
– Мы догадываемся, кто. Саша ключ оставлял под ковриком, вот в чем дело. Говорю ему: “Прощелкай, кто об этом знал”. Живем мы в соседних подъездах. Знаменитый динамовский дом на Башиловке.

– Вы Татаринова упомянули. Тяжелая у него судьба.
– Играл в НХЛ, заработал солидные деньги. Купил три квартиры, “Вольво”. А потом начал в карты играть – и все продул.

– В итоге кого-то зарезал?
– Нет, кулаком ударил. За то, что шельмовал. Кулак-то пудовый, и тот человек кровью захлебнулся. Убивать Миша, конечно, не собирался.

– Сколько ему дали?
– Лет шесть. Отсидел половину – и освободили досрочно. Бывшая его семья по-прежнему живет в доме на Башиловке. А он куда-то в Химки съехал.

– Как Блинов в 22 года заработал цирроз печени?
– Умер он на тренировке “Спартака”. Играли в баскетбол, Витя выпрыгнул, его подтолкнули. А у него кости черепа не до конца срослись, родничок на темени был прикрыт только кожей. И этим самым местом ударился о кронштейн. Тут же кровоизлияние в мозг. Смерть наступила мгновенно. Уже после вскрытия выяснилось, что печень полностью разрушена. Поэтому погибнуть мог и на льду при любом столкновении. Природа силушкой Блинова не обидела, но если так пить, никакой организм не выдержит.
* * *
– Золотую свадьбу вы давно справили?
– Женился я в 1960-м. С Таней со школы знаком.

– В чем секрет долгой семейной жизни?
– Я дома редко бывал. Кончается чемпионат страны – едешь в сборную. Не успевали устать друг от друга. Быстро годы пролетели, даже не заметил. Автобусы, поезда, самолеты…

– Кстати, самый памятный полет?
– Мало кто знает, что сборная чуть не разбилась в Монреале на Ил-62. Он считался большим и надежным самолетом. А спасло лишь то, что на борту было всего 47 человек.

– Так что стряслось?
– Начинаем разбег. Вдруг грохот, все посыпалось, свет погас. Еле-еле взлетели. Сидим в темноте, затаили дыхание. Выходит командир: “Ребята, неизвестно, что случилось. Надо пролететь над аэропортом, сделать снимок…” Оказалось – лопнул опорный баллон. Садиться невозможно – кружили над океаном. Пять часов ада. Сбрасывали горючее, в самолете его было 40 тонн. Приземлялись на один бок. Всех усадили на ту сторону, где шасси здоровое. Вокруг взлетной полосы все было забито “скорыми” и пожарными машинами.

– А почему спасло то, что пассажиров мало?
– Иначе Ил-62 не поднялся бы в воздух. Короткого разбега не хватало, хлюпнулся бы. А в Монреале едва взлетаешь – сразу океан.

– И как вы провели эти пять часов?
– Сидел рядом с Чернышевым: “Семеныч, упрись ногами!” – “Да куда упираться, Аркадий Иванович? Если такая махина рухнет, то без разницы – упирайся, не упирайся…” Смотрим – Тарасов что-то пишет. Глянули через плечо – выводит: “Жаль, что погибаем. Так много еще не сделано…” Администратор Толя Сеглин на карачках пополз в хвост. Думал, там безопаснее.

– История с монреальским самолетом – не единственный ужас в вашей жизни. Вы же были в 90-х в перевернувшемся динамовском автобусе?
– Должен был быть. В последний момент вылез. Когда отправился оформлять аварию, картину обнаружил жуткую – автобус превратился в лепешку. Восстановлению не подлежал. За Бронницами спускался вниз – а поперек дороги разворачивалась бочка ассенизатора. Автобус ее обгонять собирался – и от этого маневра вывернул резко вправо. Съехал на грунт, скорость под сотню. Затащило в кювет. Еще на боку тянуло метров шестьдесят.

– Все живы остались?
– Это настоящее чудо. Если б не спортсмены ехали – половина была бы трупами. А наши как-то сгруппировались.
* * *
– В 80-е вы четыре сезона отработали в Будапеште. Что вспоминается?
– Три чемпионата Венгрии выиграл, два Кубка, а сборную из группы С вывел в группу B. Янош Кадар орден “За доблестный труд” вручил.

– Уровень.
– Сдружился там с министром внутренних дел, он сидел на каждой тренировке. А я на его черной “Волге” катался по Будапешту. Вся полиция честь отдавала, видя эти номера. Я почетный гражданин Будапешта, между прочим. Мне настолько нравилось – подумывал остаться насовсем. Но отозвали после звонка из Москвы: “Моисеев принял “Динамо”, хочет работать с тобой”.

– А здесь вы у Андропова были частым гостем.
– В месяц три раза непременно бывал. Пил его особенный чай, Андропову из Китая привозили. С женьшенем. Когда в 1979-м я возглавил “Динамо”, Юрий Владимирович обронил: “Желательно начать чемпионат с победы”. Но в первом же туре продули “Спартаку”. Наутро в восемь часов звонок в Новогорск: “Срочно к Андропову”. Ехать с базы мимо дома, заскочил на минутку к жене. Расцеловал: “Если не вернусь – я в застенках Лубянки”.

– Занятно.
– Мне было не до смеха. У Андропова первую дверь открываешь – попадаешь в небольшой тамбур. Вторая дверь – и кабинет, метров сорок. Мрачный Юрий Владимирович сидит за столом, снимает очки: “Заходи-заходи”. Я к нему на цырлах. Он здоровается за руку и говорит: “Вызвал тебя не для того, чтоб ругать за вчерашнее поражение. Ты следующий матч не проиграй…” У меня от сердца отлегло. Душевно пообщались, чаем меня напоил. Но когда я выходил из кабинета и открыл первую дверь, до второй проскочил по самому краешку тамбура.

– Зачем?
– Мало ли что, думаю. Вдруг там ловушка, пол провалится – и аут. На базе я передал ребятам слова Андропова. После этого у “Сокола”, рижского “Динамо” и “Ижстали” выиграли с общим счетом 23:5! В том сезоне заняли второе место.

– При всех титулах – вы, как игрок, не были чемпионом страны…
– Серебряных и бронзовых медалей у меня много. А вот золото привозил из сборной, в клубе не складывалось. В те времена было невероятно тяжело опередить ЦСКА, где две пятерки и вратарь представляли сборную. Хоть обыгрывали часто. При этом теряли очки на Челябинске и Горьком. Мы их так и называли – могильщики. ЦСКА же такие команды проходил легко. Но я все равно счастлив, что вся моя жизнь связана с одним клубом – “Динамо”. Это редкая удача – встретить, например, такого изумительного человека, как Чернышев… А чемпионом с “Динамо” я все-таки стал. Уже как начальник команды и вице-президент.

– Дослужились вы до полковника?
– Да. Был у меня еще “вездеход” за подписью Юрия Владимировича. Сафьяновая книжка с надписью “КГБ СССР”.

– Помогала?
– В Совмин приходишь, протягиваешь – охрана под козырек. А гаишникам, к сожалению, ни разу не показал. Любопытно было бы на реакцию посмотреть. Сколько ни нарушал!

– Отчаянный вы человек, Виталий Семенович.
– Как-то шпарю в Новогорск – и слышу сзади: “00-73, прижмитесь!” Хорошо, прижался. Он тоже. Я не выхожу, и он не выходит. Ладно, тронулся, за спиной опять: “00-73!” Шагает ко мне: “Почему нарушаете скоростной режим?” – “Я на задании” – “Каком задании?!” – “А вот этого я вам докладывать не уполномочен”.
Он постоял ошарашенный, потом выдавил: “Извините”. Козырнул и поехал прочь. Всю жизнь так – брякну: “Я на задании” – и все. Еду дальше.

– Теперь знаем, что говорить. Сохранилась ксива?
– Что вы, сдал. Потерять такую страшнее, чем партбилет.

– С Хрущевым и Брежневым близко сталкивались?
– Только с Хрущевым – в 1964-м, на приеме по случаю нашей победы в олимпийском Инсбруке. Он рассказывал, что в детстве любил играть в хоккей: “Нацепим снегурки – и на замерзший пруд. Клюшки самодельные, из веток”. Тут кто-то спрашивает: “Никита Сергеевич, шайб ведь тогда я не было. Чем же вы играли?” – “Брали котях – и гоняли…”

– Что такое котях?
– Коровья лепешка. Ха! А вот Брежнев при мне сборную не привечал. Зато с его сыном Юрием я играл на бильярде.

– Где?
– В Швеции. Он в 1963-м руководил там торговым представительством. Мы с Эдиком Ивановым понятия не имели, что это сын Брежнева. Катали шары с каким-то парнем в очках, Эдик его еще матерком приложил. Тот покосился удивленно. А Леонида Ильича на хоккейных матчах я частенько наблюдал, рядышком всегда зять – Чурбанов. Подносил огонек – и Брежнев курил прямо в ложе. Единственный, кому позволяли.
* * *
– Помните, как впервые увидели Зинэтулу Билялетдинова?
– Он учился в ремесленном училище то ли на токаря-лекальщика, то ли на строгальщика. Ходил в форме – темно-синяя гимнастерка, брюки, штиблеты. Параллельно тренировался в динамовской школе у Петухова. И вот однажды тот говорит: “Семеныч, есть у меня отличный пацан. Рыжий татарин. Катается неважно, но злой. Проверьте на сборах”. Чернышев согласился. Мы как раз уезжали на две недели в Электросталь.

– И что?
– Через неделю Аркадий Иванович шумит: “Кого ты привел?! Гони его в шею”. Я вступился за парня: “Не горячитесь, дайте ему еще недельку, чтоб освоился”. Он же приехал худющий, шея тоненькая. Но на сборе подкормился, окреп – и дело пошло. Взяли его в “Динамо”. Есть хоккеисты, которые вылезают на таланте. А такие, как Билялетдинов, Мишаков, Моисеев, исключительно за счет пахоты. Вкалывали с утра до вечера. Выносливые, накачанные. У того же Моисеева рука была железная. Когда здоровался, сжимал ладонь до хруста. Одному журналисту таким образом даже палец сломал.

– Кто придумал Билялетдинова называть Сашей?
– Я слышал, Саша по-татарски – то же, что Зинэтула. Чаще к нему обращались по отчеству – Хайдярыч.

– Он всегда был таким настороженным?
– Почему? Просто скромный, на разговор вытащить его сложновато. С “Динамо” уже как тренер Хайдарыч выиграл золото, однако затем начались проблемы. Никак не мог выбрать правильную дистанцию с игроками. С ними нельзя сближаться. Но и слишком отдаляться, как он в тот момент, – не вариант.

– Говорили ему об этом?
– Конечно: “Хайдарыч, не будь Наполеоном!” Это Тарасову позволялось наполеонничать, потому что мог в ЦСКА две армии хоккеистов захомутать. Получал их, как спелые яблоки. Тряхнул дерево – и подставляй корзину. Но в другом клубе этот номер бы не прошел. Уже в “Ак Барсе” Билялетдинов сделал выводы. Нашел дистанцию – и появился результат.

– Кто из игроков оказался в “Динамо” при вашем непосредственном участии?
– К примеру, Витя Козлов. 1992 год. Вызывает президент клуба Стеблин: “Почему упустили Козлова? Он у Гущина в ЦСКА уже восемь месяцев на зарплате…” И помчался я в Тольятти.
Разведал у знакомых, что родители Виктора симпатизируют “Динамо”. Встретился с его отцом. Дома за чашкой чая выяснилось, что и мама болеет за “Динамо”. Когда Витька вернулся, спрашиваю: “Как же так? Родители – динамовцы, а ты в ЦСКА собрался” – “Меня Гущин спровоцировал. Перчатки давал, деньги заплатил какие-то” – “Скажи честно, ты в “Динамо” играть хочешь?” – “Да!” Договорились, что с матерью вскоре приедут в Москву.
На вокзале вижу – впереди Гущин стоит. Тоже Козлова дожидается. Витя с мамой спускаются на перрон, шагают мимо него – и ко мне. Гущин ворчал: “Опять КГБ обскакало…”

– У “Динамо” в этом году юбилей – 90 лет. Чем отличается оно от остальных спортивных обществ?
– Перечислять можно долго, “Динамо” – общество с большими традициями. Но я вам скажу главное. Практически все динамовские воспитанники после завершения карьеры устроены. Здесь своих не бросают. Такого не было. И, уверен, не будет. Жаль, болельщики “Динамо” сейчас сливаются с общей массой. Прежде они были самыми справедливыми и объективными. Вы, кстати, знаете, кому “Спартак” обязан своей популярностью?

– Кому?
– Выступала команда раньше под названием “Промкооперация” и матчи проводила на стадионе в Петровском парке. Старостины выкупали целиком Восточную трибуну, раздавали билеты бесплатно и говорили: “Нам ничего не надо – кроме ваших глоток”. Мы дружили с Николаем Петровичем, он сам об этом рассказывал. И теперь по статистике на десять спартаковских болельщиков приходится пять армейских и три динамовских.

– Что вам не нравится в сегодняшнем российском хоккее?
– Засилье иностранных тренеров. “Финики” приезжают – но что они нам могут дать нового, если вся их методика подготовки взята из советского хоккея?! Кому нужен такой психопат, как Сумманен? А Ржига?

– Что Ржига?
– Вылепили из него фокусника. В “Спартаке” еще что-то клеилось, а в СКА начал фокусы показывать – и нет Ржиги. Это на тех он мог орать. А на Ковальчука попробуй, покричи…

– За время локаута кто из легионеров вас особенно впечатлил?
– Бэкстрем. Какое у него катание! В хоккее это важнее всего. Клюшку держать – тебя научат. А нет классного катания от природы – ничего не поможет.

– Вам не показалось, что Бэкстрем интереснее Овечкина?
– Швед все чувствует на полхода вперед. Овечкин – один из лучших хоккеистов мира, но игрок “желобковый”.

– Что это?
– У него есть желоб – схватил шайбу, одного оттолкнул, другого, влетел в зону, ка-а-к дал! Гол! А сыграть тонко, отдать пас – это не про Сашу. Расскажу историю. Когда-то в Новогорск пригласили гроссмейстера Бронштейна. Усадили в комнатку – а мы всей командой собрались в зале. Он играл против нас вслепую. Над ходами не думал, листал журнал. Вижу – проигрываем. Шепчу Чернышеву: “Давайте у него коня стащим?” Еще несколько ходов делаем – Бронштейн спокойно говорит: “Аркадий Иванович, поставьте коня на место”. И тогда же он объяснил: “В шахматах сильнее тот, кто видит хотя бы на полхода дальше”. В хоккее – то же самое.
здесь