Когда отец получал очередной орден, он небрежно засовывал его между книг в книжном шкафу, и в случаях, когда эти ордена вдруг надобились, все Брокгаузы-Ефроны летели на диваны и стулья: “Отец ищет „Владимира””.
Как-то ему надлежало явиться куда-то в парадной форме со всеми знаками отличия. После долгих поисков и воркотни, но уже в мундире, при регалиях, отец вышел показаться маме. Тут же крутился я.
— Тебе нравятся эти штучки? — спросила, все же не без удовольствия, мама.
— Ага! — кивнул я головой: какому же мальчишке не понравится
увешанный золотыми медальками, эмалевыми с золотом крестиками отец?
— А который из них тебе нравится больше всех?
Я теперь понимаю: маме, с ее чисто женским вкусом, хотелось бы, чтобы ее сыну понравился какой-нибудь изящный орденский знак, ну хотя бы “Станислав”, с его узкоконечным мальтийским крестом, с тонкой работы золотыми орлами, почти кружевными, между эмалевых лучей. Но я без всяких колебаний приставил палец к оснонательному, толстого серебра, значку, укрепленному прямо на отвороте мундира:
— Вот этот!
— Фу, Лев, никакого вкуса! — возмутилась мама.
Но отец запротестовал:
— Вот уж совершенно прав мальчишка! Так и знай, Люлька: это все ерундистика — эти… Они ничего не значат. Их у меня начальство захочет — и отнимет. А этот — никто и никогда отнять не может. А что ты думаешь? Даже если меня лишат всех прав состояния — того, что я кончил Межевой институт, отменить нельзя. Это же институтский значок, как ты не понимаешь..
Лев Успенский “Записки старого петербуржца”
