Вагиз Хидиятуллин: неугомонный
Конец 70-х. Капитан “Спартака” Александр ПРОХОРОВ (справа) выводит команду на матч с “Торпедо”, за ним – Вагиз ХИДИЯТУЛЛИН, Вадим ПАВЛЕНКО, Александр СОРОКИН и Олег РОМАНЦЕВ.
Мы специально дожидались, пока отгремит праздничный салют, разъедутся гости с юбилейного матча Черенкова и Хидиятуллина. Нам казалось, что, вырвавшись из череды торжеств, легендарный спартаковский защитник будет разговорчивее.
Не прогадали. Хидиятуллин, чуть утомленный, встретил нас на Фрунзенской набережной. Совсем молодой, с чертовщинкой в глазах. А мы-то думали, осталась она в 80-х. Вместе с копной волос.
Неужели вам пятьдесят, Вагиз?
САМЫЙ ГРУСТНЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
– Кажется, вес сохранили игровой?
– Мне многие об этом говорят. С весом никогда проблем не было. В лучшие годы весил 74, сейчас – 76. За это я спокоен. У нас, ветеранов, по шестьдесят матчей за сезон выходит. Каждую неделю играем.
– Спартаковских ветеранов в любом городе ждут?
– Да как ждут! Видели б вы, сколько народу на наши матчи собирается – да на такие имена! Черенков, Дасаев, Гаврилов, Ярцев, молодежь…
– “Молодежь” – это кто?
– Пятницкий, Ананко, Бесчастных. Осталось дождаться Титова с Тихоновым, будет полный комплект.
– Нагрузка приличная.
– Мы дети по сравнению с временами, когда ездили Альберт Алексеевич и Эдуард Анатольевич (Шестернев и Стрельцов. – Прим. “СЭ”). Вот они проводили по 25 игр в месяц. Всю Сибирь исколесили. А если вспомнить про “третий тайм”? Правда, у нас команда в этом плане корректная, особо не закладываем. А раньше – ох какие были бойцы!
– Поражались чьей-то способности выпивать, но держаться на ногах?
– Это моему организму друзья поражаются. Впрочем, не так часто мы и употребляем.
– В какие моменты чувствуете, что уже немолоды?
– Совсем недавно почувствовал – пошли травмы. Прежде-то смеялся: “Кроме молнии, меня ничто свалить не может”. А тут то коленки гудят в непогоду, то спину прихватило. Но сам виноват – расслабленным вышел на игру. Думал, на одной ноге всех обыграю. А надо было на Горлуковича смотреть.
– Зачем?
– Он до сих пор тейпируется, щитки надевает. Настраивается, как на последний бой.
– 50 лет – невеселый юбилей?
– Если об этом думать – невеселый. Но отношусь философски. Внутри я мальчишка. Могу подраться, например.
– Последний опыт?
– Пару месяцев назад сцепился – из-за какой-то ерунды. Я обычно долго запрягаю, прошу успокоиться, но, когда все слова высказаны, бью первым. В ростовском интернате этому учили быстро.
– И курить вас там научили?
– Нет, на улице. Но когда Егоров, первый тренер, сказал, что надо бросать, – я бросил. Иначе выгнали бы.
– Курили с девяти лет?
– С шести. Бычки собирал. А снова закурил в юношеской сборной СССР. Мне сигареты играть не мешали. Помню, пришел в “Спартак” в 76-м и увидел картину, которая потрясла. Выходит после обеда дядя Коля Осянин и прямо на крыльце базы закуривает. О-го, думаю. Сколько ж мне надо отыграть в “Спартаке”, чтоб мог вот так же?!
– Самый грустный в вашей жизни день рождения?
– Семь лет назад в день моего рождения умер сын. С тех пор это всегда не столько мой праздник, сколько день памяти Валеры. Для меня это очень тонкая тема. Я всегда боялся торжеств.
– Почему?
– У меня в такие дни предчувствие опасности. Кто-то садится за руль – и не доезжает… Море случаев, когда праздник заканчивается горем. Например, Бескова не стало в тот день, когда мы отмечали в ресторане 50-летие Жени Сидорова.
– Сын умер в казино “Арбат”, где праздновали ваш день рождения?
– Да.
– Читали, что об этом пишут в интернете?
– Там много грязи. Все, что пишут, неправда. А правду никто не знает, даже я. Валера пытался заниматься музыкой, был одним из создателей группы “Вирус”. Я несерьезно к этому относился: “Ну какой ты музыкант?” – “Нет, я пробьюсь…” У него получалось объединять людей, в этом была его сила. Коммуникабельный парень, добрый и правильный. Когда вернулись из Франции в Россию, Валерика отправили учиться классом ниже сверстников. У него была задача – догнать. И он смог!
– Осталось у вас два сына?
– Да, Максим и Ринат. По-французски говорят с тулузским акцентом. А русскому я их обучал – долго писали “печка” с мягким знаком, “чащу” через “ю”. Думали на французском. В школе над ними посмеивались.
– Смерть сына вас изменила?
– Я стал сильнее верить. Не смогу описать словами, что это такое – хоронить детей. Вслед за сыном в моей жизни пошли потери чередой, потерял немало друзей. Теперь я заматерел, будто с войны вернулся. Хотя говорю об этом – и слеза наворачивается…
– С женой после этого расстались?
– Так получилось. Я сам ушел. Живу один, снимаю квартиру на Фрунзенской. С детьми вижусь постоянно. Они уже взрослые мужики, тянутся к отцу. Ринат в армии, служит в морской пехоте. В Калининграде прошел курс молодого бойца.
– “Отмазать” его не могли?
– Мог. Специально не стал. У сына будет достаточно времени, чтоб подумать о родителях, друзьях и любви. О жизненных ценностях. Вся московская спесь слетит.
– Нынешним молодым завидуете?
– Моя сила в том, что не живу прошлым. Иначе сразу можно сдуться. Как раз на днях об этом размышлял. Знаете, я люблю пасмурную погоду, когда не хочется выходить из дома. Сделаешь уборку, сядешь, возьмешь сигарету и начнешь размышлять, как жить дальше.
– Было что-то, что собирались сделать именно к пятидесяти годам?
– Тренером хотел стать. Во Франции закончил курсы, готовил себя к этому. Не получилось – и только время спустя понял, в чем ошибся. В 94-м собрался возвращаться в Россию, Газзаев как раз в “Аланию” приглашал. Мы дружили семьями. Тут и началось интересное.
– Что именно?
– Отправил семью самолетом, сам на машине двинул через Карлсруэ. Остановился у сестры жены. А в России слух пошел, что возвращаюсь. Мне дозвонился Бесков: “Завтра с “Динамо” приезжаем в Карлсруэ на турнир, дождись”. И Газзаев, и Бесков обещали, что годик поиграю – и стану вторым тренером.
– Выбрали Бескова?
– Переманил Константин Иваныч. Я набрался мужества, позвонил Газзаеву, извинился. Но в “Динамо” должность тренера так и не предложили. А могло все пойти другим путем, окажись я у Газзаева.
– Прогадали.
– Еще сильнее ошибся позже – когда завершил карьеру, надо было уезжать из Москвы. Искать команду в провинции и тренировать. Пробиваться. Или прийти к Колоскову, попросить устроить куда-нибудь. Он помог бы, к нему многие так приходили. А потом я занялся профсоюзом – все считали, что теперь при деле. Тренировать уже не звали.
– Тренером не будете никогда?
– Иногда во мне что-то прорывается – может, попробовать? Особенно когда дома начинаю листать конспекты, которые вел в бытность игроком. Но мне 50 лет. Я внутри уже спортивный чиновник. Давно представляю профсоюз в Палате по разрешению споров – на моих глазах столько всякого было! Это такой опыт!
– Часто печальный.
– Я же вижу, что творится с трансферами. Кто приходит в клуб, сразу начинает работать по этой системе. А дотронешься пальцем до грязи – всей рукой в нее уйдешь. Но для меня на первом плане всегда был футбол.
– Профсоюз вы организовали в 95-м?
– Да. Но лишь года три назад он стал востребованным.
– У вас же и конкуренты появились, профсоюз Грамматикова – Леонченко?
– Профсоюзов можно создать сколько угодно. Только одни помогают футболистам, а другие стараются на них заработать.
– Вам предлагали работать вместе?
– Да. Я отказался.
“КОЛХОЗНИК НА ЗАПАДЕ”
– Не жалеете, что покинули Францию?
– Нет. Я вернулся в родную страну – о чем жалеть?! А в Тулузе меня помнят, в 2007-м приезжал туда со “Спартаком” и убедился. Но, даже прожив там пять лет, все равно был для французов чужим. Хотел взять кредит – не дали. Сказали: “У вас в футболе черные деньги, да вы еще иностранец – нет, ничего не выйдет”.
– На что кредит?
– Собирался купить ресторан в Бретани. Отличное помещение, туда Миттеран приезжал. Когда владелец умер, осталась одна бабуля, она и продавала. Довольно дешево.
– Дом в Тулузе остался?
– Выстроил его в районе, который в переводе на русский называется “Союз”. Приехал из СССР, и французам такое совпадение казалось забавным. Отличное место, пригород Тулузы. Но со временем дом продал.
– Почему?
– Сдавал его в аренду, но меня обманывали. Говорили, все течет и ломается, деньги уходят на ремонт. Ни копейки не получал. Туда надо было постоянно ездить, сплошная головная боль.
– Говорят, вы французов поразили даже приездом – явились в костюме-“тройке”.
– Ерунда. Я прилетел рейсом Air France, а на взлетной полосе меня дожидался маленький самолетик. Его специально за мной прислал Марсель Дельсоль, президент “Тулузы”. Добрейший мужичок, к русским вообще сказочно относился – наши его из немецкого плена вытащили. Прямо в аэропорту надели на меня майку с пятым номером, сфотографировали – и вперед, в Тулузу.
– Какие футболки из игрового прошлого сохранили?
– Майку Марадоны с чемпионата мира-90. Остальные пораздавал. Майка очень маленькая, тогда Марадона толстяком еще не был. Сыновья по очереди ее носили. Эту футболку чуть не перехватил Миша Насибов, массажист сборной. Со свистком рванул к Марадоне, а тот руками разводит: “Нет-нет, я уже отдал Вагизу”.
– Еще какие реликвии сберегли?
– Журнал Onze с моим портретом на обложке. Сижу в кожаной куртке – и с балалайкой. Вскоре переводчик рассказал, какая под обложкой подпись.
– Какая?
– “Колхозник приехал окучивать Запад”. Куртка символизировала этот самый Запад, а балалайка – колхоз. Один футболист “Тулузы” все меня доставал: то про медведей на улицах разговор затеет, то про водку. А как журнал увидел, совсем разозлил своими шуточками. Он не понимал, с кем связался.
– Что сделали?
– В тренажерном зале нос ему расквасил. Француз упал – а я взял блин от штанги, замахнулся. На пороге уже стоял Жак Сантини, наш тренер. Перепугался – думал, я парня действительно грохну. Схватил меня: “Вагиз, что творишь?!”
– Не оштрафовал?
– Не мог – контракт “Тулуза” не со мной заключала, а с “Совинтерспортом”. Я сам ситуацию сгладил, пригласил всю команду к себе домой. Включая побитого. Французы нализались так – страшно вспомнить. Красовались передо мной, что умеют пить. Лили в рот все подряд, как слепые лошади. Водку шампанским запивали. Жена наготовила, икра под водку отлично шла. На следующий день Сантини увидел последствия – и дал выходной. Понял, что это акция примирения. Зато на вторые сутки устроил такую тренировку, что некоторые решили с выпивкой завязать.
– Вы ведь во Франции не только с партнерами по команде дрались?
– Верно. В матче с “Сошо” убегал один на один с вратарем, а испанец Карраско со всей силы врезал локтем по зубам.
– Умышленно?
– Сто процентов. Понимал, что меня уже не догоняет. Но я в долгу не остался. Поднялся и без раздумий засадил Карраско в челюсть. После чего грянула драка стенка на стенку. Меня как зачинщика удалили. Через пару дней с этим Карраско столкнулись во Французском футбольном союзе, куда обоих вызвали для разбирательства. Испанец, едва заметив меня в дверях, развернулся и побежал в другую сторону. Хотя здоровый кабан, на голову выше меня.
– На поле вы всегда заводились с пол-оборота.
– Вы правы. Меня было легко спровоцировать. Мог и судью обложить матом. Однажды в матче “Спартак” – “Локомотив” из-за этого красную влепили, да еще на десять игр дисквалифицировали. Тоже веселая история. Началось все со спора с Газзаевым.Незадолго до матча сидели в ресторане “Белград” и поспорили, что не дам ему забить.
– На что спорили?
– На ужин в ресторане. В день игры подхожу к Бескову: “В “Локомотиве” самый опасный игрок – Газзаев. Может, персонально с ним сыграть?” Константин Иваныч оживился: “А что, это идея”. И весь матч я от Газзаева ни на шаг не отходил. А минуте на 80-й арбитр не свистнул фол, я высказал ему все, что думаю по этому поводу – и получил красную карточку. Бесков сразу другого защитника, Букиевского, выпустил. Я, уходя, успел шепнуть: “Главное – Газика держи”.
– Не забил Газзаев?
– Нет. 0:0 закончили. Но поляну он так и не накрыл. Через много лет при встрече напомнил ему о споре, Валера и бровью не повел: “Брехня. Не было такого”. А Старостин на заседании КДК попытался меня “отмазать”: “Нужно учитывать, что Хидиятуллин из Ростова. У них же говор. Он арбитру кричит: “Глянь”. А тому матерное слово послышалось. Не разобрался”. Но члены КДК не поверили: “Какой “глянь”? Десять матчей за оскорбление судьи!”.
“ПРИНЦ И НИЩИЙ”
– В “Тулузе” Фабьена Бартеза застали?
– Он был дублером Роберта Хюга. Работал Бартез очень много. Наши вратари последними уходили с тренировки. Как и я, мне-то вообще спешить было некуда.
– Самый странный вратарь, которого встречали?
– Да все они чудаки! Полно таких!
– И как чудили на вашей памяти?
– Валера Новиков в ЦСКА “перехоронил” всех родственников. Игра проходит – его нет. Базилевич кричит: “Где Новиков?!” Утром появляется, глаза в пол: “У меня горе. Тетя умерла”. Следом еще кто-то скончался. В конце концов Базилевич не выдержал: “Когда у тебя родственники закончатся?”
Я только в ЦСКА пришел, Новиков увидел мою “Волгу”. Глаза загорелись: “Дай прокатиться”. Отъехал, а ребята гогочут: “Ты что, обалдел?! Он уже не одну машину расколотил”. Мне-то повезло, вернул целой, а вот у Васи Швецова автомобиль помял. Но поступил порядочно. Свой новый “жигуль” переоформил на него, а себе взял машину Васи. В другой раз на базу приехал солдат на “бобике”, отправился обедать – а ключи торчали из замка…
– Новиков увидел?
– Да. И тут же за руль. В Архангельском была арка, под которую автомобиль никак не проходил. Так наш вратарь крышу под ноль снес. Назад приехал в кабриолете, словно маршал на параде. Солдат как вышел из столовой – так и сел на крыльцо.
– Французские вратари – тоже забавные?
– Хюг очень серьезный был. А с Бартезом я почти не общался, он даже на выезд не летал. Это оригинальная французская методика, в самолет брали 11 основных игроков и двоих в запас. Больше никого. Если вдруг голкипер ломался, выпускали полевого.
– От экономии?
– Наверное. Потому что богатый “Марсель” второго вратаря имел всегда.
– “Марсель” договорными матчами не брезговал. Вы об этом знали?
– Насчет “Марселя” могу рассказать другое. Слышал, ЦСКА играл с ним в Кубке чемпионов – чем-то наших накормили, армейцы еле ноги передвигали и 0:6 попали. Так вот, каждый раз, когда моя “Тулуза” приезжала в Марсель, история происходила похожая. Ходили по полю как вареные. Думаю – может, и нас чем-то кормили? По той же схеме?
– Правда, что волосы у вас начали редеть после чернобыльской аварии?
– Так и есть. Мы как раз были в Киеве. Отыграли и спокойно поехали в Минск, а туча пошла за нами следом. Да я все чувствовал.
– В Киеве?
– Да. Сборная СССР в то время базировалась в Конча-Заспе, я едва успевал доехать туда – сразу прихватывало щитовидку.
– У Лобановского любимчики были?
– Да. Сперва Берег – Сашка Бережной, потом Бес – Володька Бессонов.
– Нам рассказывали, в Киеве тренеры ходили по квартирам проверять, чем занимаются игроки, – а Лобановский распорядился, чтобы из-под дома Бессонова убрали бочку с вином…
– Вполне возможно. В Киеве проверки были в порядке вещей. А Бессонову, кстати, Лобан прощал все. Вел себя Валерий Васильевич очень деликатно. Не кричал, ногами не топал. Бывало, распределяет нагрузку перед тренировкой. В первую группу отправляет бегунков вроде Яремчука с Яковенко. Во вторую – остальных, в третью – тех, кто восстанавливается после травм. Затем смотрит на несвежую Володькину физиономию и – почти шепотом: “А Бессонов – в баню”.
– С Бессоновым вы были не разлей вода.
– На сборах много лет жили в одном номере. Как-то курим в туалете, вдруг Бес спрашивает: “Что думаешь о переходе в Киев? Лобан просил обсудить с тобой этот вопрос”. Я смеюсь: “Не поверишь – Бесков сказал мне, чтоб уговорил тебя перейти в “Спартак”. Еще помню, обыграли с ним в “секу” Блохина и Ярцева. В сборной этой парочке за карточным столом не было равных. Нам, молодым, тоже предложили сыграть. Так, представляете, ободрали их как липок! Кучу денег выиграли. Правда, все вернули.
– Почему?
– У других, может, и взяли бы. Но Ярцева и Блохина слишком уважали.
– Кажется, вы и шахматы любите?
– Люблю. Еще Гаврилов сильно играл, а у Мачаидзе был разряд по шахматам. Я читал журнал “64”, иногда даже делал анализ партий Карпов – Каспаров.
– К чьим-то советам Лобановский прислушивался?
– Советовать ему мог разве что Морозов. Общение у них было братское. На сборах Юрий Андреич мог сказать: “Хорош гонять пацанов”. И все, нагрузка снижается. Другой на его месте и рот бы не открыл.
– У Бескова такой советчик был?
– И тоже – лишь один, Андрей Петрович Старостин. С ним Бесков обожал разговаривать. С Николаем Петровичем подолгу беседовать ему было сложнее, тот вообще не употреблял, только чай с баранками. А с Андреем Петровичем засиживались до утра. Бывало, выходил Старостин под утро на крыльцо: “Костя! Всякая компания расходится для того, чтоб собраться вновь”. До сих пор вспоминаю его размеренную походку, руку в кармане брюк, острословие… Андрей Старостин был женат на цыганке из театра “Ромэн”. Один из ее братьев по фамилии Деметер преподавал в институте физкультуры историю спорта, которую я никак не мог сдать. Другой брат жил в Тарасовке. Андрей Петрович отправился к нему: “Помоги Хидиятуллину сдать экзамен”.
– Помог?
– Сочинил письмо на цыганском, которое я отвез в институт. Преподаватель как увидел почерк брата, говорит: “Давай зачетку”.
– Николай Петрович каким запомнился?
– Тоже потрясающая личность. На Сицилии два часа по памяти читал “Бориса Годунова”. Вся команда затаила дыхание. Спрашиваем: “Откуда?” – “Я же два года в одиночке сидел. Ничего, кроме книг, мне не разрешали. А память хорошая – вот и выучил наизусть”.
Познакомился с Николаем Петровичем я при забавных обстоятельствах. Только-только перешел в “Спартак”. Лежу в номере на базе, на полную громкость врубил пластинку Boney M, привезенную из первой зарубежной поездки. Внезапно в комнату заходит Старостин, вырывает шнур из розетки. На пластинке от иглы осталась царапина – мне это как нож под сердце. А Старостин говорит: “Молодой человек, вы не в курсе, что от децибел собаки мрут” Пока я соображал, что ответить, Николай Петрович продолжил: “Чем всякую дрянь слушать, лучше книгу возьми. “Принц и нищий” читал?” – “Нет”. – “Завтра принесу”. И на следующий день вручил Марка Твена.
– В 79-м вам подарили приемник с надписью: “Вагизу Хидиятуллину от министра авиации Бугаева”. Жив прибор?
– Да, работает! В квартире матери на подоконнике стоит.
ГАВРИЛОВ И “МЕТАКСА”
– Если б сохранились старые кассеты – какой матч с собственным участием пересмотрели бы с удовольствием?
– На днях Валера Кечинов попросил достать запись матча Бразилия – СССР. 80-й год, “Маракана”, выиграли 2:1. Дай-ка, думаю, сам погляжу. Включил – и за голову схватился.
– Почему?
– Пешком по полю ходим! Смотреть невозможно! А взять полуфинал чемпионата Европы СССР – Италия в 88-м? Тот самый, что вошел в историю как образец прессинга. Нынче смотришь – ничего особенного. Хотя не могу забыть слова Лобана на установке: “Сегодня с первых же секунд тотальный прессинг! Прямо от вратаря!”
– Какие еще установки запали в душу?
– Валентин Николаев в молодежной сборной говорил мало: “Значит, так. Вратарь – понадежнее. Защитники – сочетание зоны с персональной опекой. Полузащитники – большой объем работы. Нападающие – дайте мне высокий скоростной маневр”. И уходил. У Лобановского тоже были короткие установки. Обычно в индивидуальных беседах он все разжевывал игроку. А вот у Бескова установки затягивались часа на два. Разбор матча – и того дольше. Мы даже говорили новичкам: “Когда идете к Константину Иванычу на установку, захватите подушки, чтоб под задницу положить. Сидеть придется долго”. Самая потешная установка связана с Гавриловым. Юрка сам об этом рассказывал.
– Заинтриговали.
– Дело было в “Асмарале”. Команда приехала на сбор в Грецию. На установке Бесков называет фамилию Гаврилова, шарит глазами по рядам – Юрки-то и нет. Ребята говорят: “Сейчас за ним сбегаем”. Бесков: “Не надо, я сам”. И шагает к Гаврилову. А тот, ни о чем не подозревая, лежит в номере – его об установке забыли предупредить. Накануне Гаврила распробовал “Метаксу”, пустую бутылку за тумбочку спрятал. Константин Иваныч заходит, начинает распекать: “Ты о футболе все знаешь, установка тебе ни к чему…”. А сам по сторонам глазами водит.
– Нашел бутылку?
– Кто бы сомневался! У Бескова на такие вещи нюх был ого-го! Потом к зеркалу подходит, подзывает Гаврилова и говорит: “Тебе не кажется, что из нас двоих кто-то пьян?” Юрка смотрит на отражение Бескова и уточняет: “Вы кого имеете в виду?”
– Чем кончилось?
– В состав его, разумеется, не включили. Но во втором тайме пришлось выпускать – игра у “Асмарала” не шла. Гаврилов быстро все наладил – отдал, забил. И Бесков простил.
– Хоть раз Константин Иванович был близок к слезам?
– Никогда! В критические минуты лишь губы в струну сжимал, смотрел исподлобья. Вообще мы Бескова настолько хорошо изучили, что сразу чувствовали его настроение. Если появлялся в кожаном пиджаке и галстуке – берегись. Будет бить тревогу.
– В смысле?
– В прямом. Построит команду, обведет тяжелым взглядом, выберет жертву и начинает: “Я не зря тревогу бил!” Буря могла грянуть на ровном месте. Ладно бы, вызвал человека – и дал по шапке. Но нет, обязательно надо прилюдно напихать. Хотя представляю, каково было выслушивать все это, допустим, Бокию. Взрослый мужик, трое детей – а его как пацана перед строем чихвостят.
– Зато Дасаеву и Черенкову в “Спартаке” все сходило с рук?
– Ага. Федор, впрочем, по части режима был безупречен. В отличие от Рината, который отдыхать умел. Но сами посудите – молодой, красивый, холостой. В его двухкомнатной квартире ребята постоянно собирались.
– Дасаев вспоминал, что жены спартаковцев за это сильно на него обижались.
– Не забывайте, мы почти круглый год сидели на сборах. Знаете, например, сколько провели дома в год подготовки к московской Олимпиаде? 72 дня! Дали выходной, так за это время надо успеть все. А жены разные бывают. Встречались в “Спартаке” и такие, которые названивали игрокам посередь ночи: “Не знаешь, где мой муж?”
– В команде лишь Бубнов держался особняком?
– Да, один из немногих. Карл Маркс у него стоял на полке, журнал “Коммунист”. Членом партии был. Мы с юмором к этому относились. А что касается игры, Бубнов всегда был профессионалом. Его и Лобан уважал.
ТЕЛЕВИЗОР ДЛЯ БЕСКОВА
– В 80-м конфликт с Бесковым вспыхнул из-за того, что он обвинил вас в продаже матча “Карпатам”?
– Это стало последней каплей. Чуть раньше с Бесковым возник инцидент в Будапеште, где играла сборная. Я после матча никогда не ужинал. Не шел кусок в горло. Зато к четырем часам утра просыпался волчий аппетит. Поэтому в Тарасовке всегда просил поваров оставлять еду в холодильнике. На выездные же матчи брал с собой что-нибудь поесть. Бесков знал об этой особенности организма. Но в Венгрии, увидев, что с ужина несу в номер тарелку, накинулся: “А-а, опять закуску тащишь?!” Обидно стало – не передать! Дальше – игра во Львове. Был день рождения Бескова. Футболисты скинулись, подарили ему маленький телевизор “Электроника”. Бесков говорит: “После игры – банкет”. “Спартак” уже обеспечил себе серебро, а “Карпатам” лишь победа позволяла удержаться в высшей лиге. Хозяева умоляли – помогите! Но мы ни в какую не соглашались. Минут за восемь до конца при счете 0:0 мяч попал мне в плечо. “Точка”. Степа Юрчишин не промахнулся. Проиграли. На Бескове после матча не было лица. Да и сам я, баран, масла в огонь подлил.
– Каким образом?
– Захожу в автобус и громко говорю: “Кто-то нам банкет обещал…” Молодой был, наглый. Константин Иваныч тогда ничего не сказал. А утром приезжаю в Тарасовку, навстречу уборщица: “Вагиз, говорят, ты матч продал…” О-па, думаю, началось. И в сердцах написал заявление: “Желаю служить в рядах Советской Армии”. Между прочим, был один важный момент, о котором никто не знает. В середине того сезона меня неожиданно вызвал Бесков: “Слышал, ты в ЦСКА намылился?”. Я в шоке: “Да что вы! Какой ЦСКА?!”
– Лукавили?
– В том-то и дело, что нет. И близко таких мыслей не было. Чем угодно поклясться могу. Но жизнь пошутила – и спустя полгода я действительно оказался именно там. Для Бескова это был удар. Узнал он об уходе перед последней игрой с “Черноморцем”. Я пришел на установку, а Бесков сказал: “Вон! Ты уже не игрок нашей команды”. И добавил: “Раз предал клуб, то предашь и сборную”. Еще и оттуда убрал. Если б не Колосков, который за меня вступился, в сборную при Бескове дорога была бы закрыта.
– Именно в то время Валерия Николаевна позвонила вам со словами: “Я не позволю тебе над Костей издеваться”?
– Да. Я уж не помню, что ответил. Сейчас у нас прекрасные отношения. Валерия Николаевна – волевая, властная женщина. Не верю в разговоры, будто она могла влиять на определение состава – Бесков никому не позволялвмешиваться в свою работу. Зато дома она была абсолютной хозяйкой. Бесков слушал ее беспрекословно. Однажды по случаю Дня милиции приехал в Тарасовку в мундире полковника. Валерия Николаевна заставила его надеть. Ох и красивый был! Как же ему форма шла!
– Бывали в их доме на Маяковке?
– Пару раз. Запомнил попугая, который постоянно повторял: “Костя на работу, Лерочка – гулять”. Судьба его сложилась печально. Как-то у Бесковых собралась большая компания. Попугай вылетел из клетки, и кто-то из гостей на него наступил. Валерия Николаевна так расстроилась, что праздник моментально закончился.
– Почему раньше, когда знакомились с девушками, представлялись Игорем?
– В татарских семьях так принято. Например, мать у меня Талига Бектемировна, но по паспорту – Татьяна Борисовна. Сестра – Эльмира, а во дворе ее с детства зовут Ира. И меня в интернате все называли Игорь. Недавно номер был. Стою с друзьями, подходит парень: “Привет, Игорек”. Все оглядываются, мол, кто же здесь Игорь. А я сразу все понял. А как мою фамилию коверкали! В 78-м Симонян впервые вызвал в сборную на матчи в Иран. Любопытная получилась поездка. Сначала Газзаев там ключицу сломал, потом в Иране революция началась, нас еле успели вывезти. Возвращаюсь в Москву – Жора Ярцев привозит костромскую газету, в которой три строки о нашем матче. Заканчивалась заметка так: “Гол у нашей сборной на 78-й минуте забил Хидия Тулин”. После этого в команде меня еще и Тулиным звали.
– Сестра ваша давно замужем за Иваном Ляхом, главным тренером “Шинника”?
– Уже лет тридцать. В ростовском спортинтернате встретились.
– Говорят, каждый человек хоть раз в жизни, да становился жертвой мошенников…
– Машину у меня украли, “шестерку”. Квартиру два раза обчистили. Особенно запомнился первый случай, когда с Фетисовой жили. Я сидел на сборах перед игрой с Киевом. Лада звонит: “Квартиру обокрали”. Бесков меня отпустил сразу. Коллекция пластинок собралась приличная, мы с Ладой фанатами были. Фаусто Папетти, Адриано Челентано… В мои же спортивные сумки уложили – и вынесли. Бабуля-соседка сидела на лавочке. Да, говорит, все видела. “Выносили в сумках, а написано не по-нашему”. “Adidas” на них было написано”, – объяснил я. Но, честно говоря, непереживал. Знал – еще заработаю. Я в Союзе получал зарплату министра.
– Вам нравится ваша сегодняшняя жизнь?
– Не совсем. Если б не было этих потерь… Понимаю, что время ускользает. Многого уже не успеть. Приходит степенность. Я очень этого боюсь. Смотрю на некоторых сверстников – и вижу, что с возрастом меняются не в лучшую сторону. А я неугомонный!
– Это точно. И степенность, кажется, вам не грозит.
– Ну и прекрасно!..
