Россия лишает себя главной ударной силы на море
17 июля свой праздник отмечают российские летчики морской авиации (МА) – одного из важнейших инструментов в современной войне. И в США до сих пор, и в свое время в СССР авиация играла ключевую роль во всех жизненно важных морских конфликтах. Почему ее значение столь велико и как получилось, что на останках великой советской морской авиации сегодня одни руины?
Почти сто лет назад, 17 июля 1916 года, отечественные самолеты Военно-морского флота впервые, как принято официально считать, пошли в бой – четыре гидроплана с авиатранспорта «Орлица» вступили над Балтикой в воздушный бой с немецкими самолетами. Этот день отмечается в России как День морской авиации (МА). Сегодня, после более чем ста лет существования морской авиации ВМФ России, она находится в кризисе, глубина которого абсолютно беспримерна.
Это тем более обидно потому, что исторически морская авиация в российских условиях оказывалась самым эффективным средством ведения войны на море. В ходе Великой Отечественной подавляющее большинство кораблей и судов, которые немцы потеряли на Восточном фронте, были уничтожены ударами с воздуха. И из всей авиации, действовавшей по морским целям, наилучшие показатели были именно у специализирующейся на таких атаках авиации флота.
В ходе холодной войны именно морская ракетоносная авиация являлась главной ударной силой ВМФ СССР, и она же была его единственным мобильным резервом, который мог бы быть переброшен с одного театра военных действий на другой. Увы, после распада СССР морская авиация, пережив несколько коллапсов, превратилась в нечто совершенно непонятное – просто набор соединений и частей с самолетами и вертолетами, за которым не видно никакой вменяемой идеи боевого применения.
Что же происходит с МА сейчас?
Что такое морская авиация России?
Теоретически морская авиация подразделяется на рода: штурмовую; противолодочную; истребительную; разведывательного и вспомогательного назначения (дальнего радиолокационного обнаружения и наведения, РЭБ, противоминную, обеспечения управления и связи, заправки летательных аппаратов топливом в воздухе, поисково-спасательную, транспортную, санитарную). По крайней мере, так написано на официальном сайте Минобороны России.
Практика, однако, на фоне теории выглядит бледно. Морская штурмовая авиация получает относительно современные Су-30СМ, но в скромных количествах. В итоге у нее до сих пор массово на вооружении Су-24М, а этот самолет не может нести противокорабельные ракеты. Су-30СМ может, но если индийские машины вооружены тяжелыми сверхзвуковыми ПКР «Брамос» (их развитие нашей ПКР «Оникс»), то нашим Су-30 об этом остается только мечтать, наш «главный калибр» – дозвуковая Х-35. Хорошая ракета, но даже близко не «Брамос» или «Оникс».
Истребительная авиация у флота есть, но небольшая, обновление ее парка идет несколько бессистемно, а нормальное выделение топлива на боевую учебу началось совсем недавно (на много лет позже, чем это начали делать ВКС). Еще пять лет назад налет во многих частях морской авиации был на уровне голодных девяностых годов.
Куда хуже выглядят дела с авиацией противолодочной. На ее вооружении состоят Ту-142М и Ил-38. Обе машины очень старые, имеющие такое количество врожденных недостатков, которое не исправит никакая модернизация. Но, увы, даже модернизация почти не ведется. Количество Ил-38, получивших новую поисково-прицельную систему «Новелла», до сих пор менее десяти единиц, модернизация Ту-142М идет, но тоже очень низкими темпами.
Надо особо оговорить то, что модернизированный Ил-38 по своим тактико-техническим характеристикам уступает американским самолетам тридцатилетней давности, а немодернизированный – это примерно уровень, который Запад прошел шестьдесят лет назад. То же самое относится и к Ту-142М. Причем та модернизация Ил-38 и Ту-142М, которая идет у нас, даже близко не сравнима с таковой для таких же машин, которую сделали для Индии. Для себя мы сделали намного хуже.
Иначе говоря, бороться с подводными лодками противника с воздуха сегодня почти нечем, а скоро будет и вовсе нечем. Новые противолодочные самолеты в России не производятся и не разрабатываются.
Аналогичная ситуация с вертолетами – Ка-27 серийно не производятся. Часть вертолетов прошла модернизацию, но эта модернизация не затронула самый главный элемент противолодочного вертолета – гидроакустическую станцию. И вследствие этого оказалась напрасной тратой денег. Сегодня можно сказать, что будущего у нашей противолодочной авиации нет – та техника, которая есть, это уже музейные экспонаты, новой нет даже на горизонте. Ныне летающие Ту и Илы отправятся на свалки раньше, чем появится замена.
Определенным позитивным событием стало появление вертолета Ка-52К «Катран». Но одного этого, мягко говоря, мало, чтобы радоваться.
Разведывательной авиации в ВМФ не осталось, для разведки применяются те же противолодочные самолеты или боевые самолеты штурмовых и истребительных частей, заправку в воздухе для них обеспечивают самолеты ВКС, но у них самих заправщиков «кот наплакал», и «по войне» флот этих заправщиков не увидит. Целеуказание для вооруженных дальнобойными ракетами кораблей или подлодок дать нечем.
Своих самолетов дальнего радиолокационного обнаружения у флота тоже нет, противоминные вертолеты-буксировщики тралов тоже сгинули где-то во тьме времен – и теперь быстро «расчистить» выставленное противником минное заграждение будет нельзя, быстро нарастить противоминные возможности какой-то из баз тоже нельзя. Нечем. А эти возможности были и остаются очень важными.
Более-менее в силах выполнять свои задачи транспортная авиация ВМФ – флотские «Антоновы», конечно, старенькие, но они хотя бы имеются в наличии. Если нужно будет высадить роту морпехов парашютным способом, то будет чем. А вот высаживать ее же с будущих российских УДК придется вытащенными с консервации советскими Ка-29 – производства новых корабельных десантных вертолетов в России тоже нет.
Как ни странно, но оптимистичными выглядят перспективы оснащения новыми самолетами корабельных (палубных) авиаполков. Корабельные МиГ-29К в России производится серийно, а фиаско с сирийским походом «Кузнецова» уже вызвало некоторые меры по исправлению ситуации. Посмотрим, насколько они окажутся достаточными.
Так выглядят дела с техникой для морской авиации. Но дело не только в технике. И даже не столько.
Чужеродный элемент
Одной из главных проблем, ограничивающих развитие морской авиации, является то, что она не является (и, по сути, никогда не являлась) полноценной интегральной частью флота. Ни в чем. Хотя должна бы.
Например, во всем мире у морских летчиков и плавсостава одинаковые морские звания – ведь и те и другие относятся к флоту и делают общую работу. У нас не так. Разделение начинается с курсантских времен, будущие пилоты обучаются в отрыве от флотских традиций и порядков, ментально к моменту получения лейтенантских погон они куда ближе к ВКС, чем к флоту. Этот раздел потом тянется во всех сферах. У летчиков флота общевойсковые воинские звания, а не морские, они – сами по себе.
Плавсостав и морские летчики не любят друг друга. Когда в девяностых годах на флот «резались» деньги, первыми, кто шел «под нож» сокращений, были именно авиационные части. Интересы этих «чужих» летчиков, как и их рода сил в целом, во флоте на последнем месте. Никто не занимается тем, чтобы как-то интегрировать полностью хотя бы радиочастоты морской авиации и надводных сил, не говоря уже о более серьезных вещах. Для сравнения: у американцев «гидроакустический портрет» российской подлодки, записанный американской подлодкой в ходе подводных слежений, можно загрузить в бортовой поисково-прицельный комплекс противолодочного самолета – совпадает всё программное обеспечение.
В США или Японии морская авиация, надводные корабли и люди, которые служат и там и там – это часть одной системы, неразделимой и на уровне техники, и на уровне тактики. На уровне карьеры тоже – морской летчик с «Ориона» в теории может дослужиться до командующего ВМС. И в прошлом году это едва не произошло, помешала случайность. У англичан боевыми кораблями командовали офицеры, которые до этого когда-то давно сажали на их палубы свои вертолеты – а почему бы и нет?
В России карьерные перспективы морского летчика предельно ограничены – он чужой на флоте, повезет, если в штабе какого-то объединения окажется на вторых ролях.
В командовании ВМФ нет единства взглядов на значение морской авиации, ее задачи и значение в войне. Авиация продолжает оставаться «падчерицей у папы-флота», как в свое время высказался бывший командующий ВВС Балтфлота генерал-лейтенант В.Н. Сокерин. И это при том, что некоторые крупнейшие руководители ВМФ порой откровенно признают, что именно авиация является главной ударной силой на море. Но многие другие это мнение совершенно не разделяют.
Наиболее ярко непонимание командованием ВМФ значения морской авиации проявилось в судьбе МРА – морской ракетоносной авиации, рода сил, который был в ВМФ СССР и которого в нашем флоте сегодня нет. Вооруженная противокорабельными ракетами авиация была главной ударной силой советского Военно-морского флота. Именно она, а не медленные корабли и скованные необходимостью скрываться подлодки, давала возможность в кратчайшие сроки организовать ракетный залп практически любой силы. Ведь весь залп «Петра Великого» – это эквивалент десяти самолетов-ракетоносцев, если отталкиваться от количества ракет. А всего лишь одна морская ракетоносная авиадивизия по ракетному залпу была сравнима с некоторыми флотами целиком.
Но всё это в прошлом. К сожалению, ни мобильность ракетоносной авиации, ни ее ударная мощь не были оценены командованием ВМФ по достоинству. Теперь такой авиации у нас нет, с 2011 года все «флотские» Ту-22М3 переданы в ВВС. Эти силы можно было бы воссоздать, вооружая Су-30 ПКР «Оникс» или адаптировав к этой же ракете Су-34, который на флоте был бы весьма уместен. Но это никому сегодня не нужно, и такие работы не ведутся.
Роль авиации по-прежнему не ясна многим из тех, кто реально определяет будущий облик ВМФ. Не имея ясного видения будущего морской авиации, ВМФ не может задать вектор ее развития. В итоге она и не развивается. И не развиваясь, продолжает оставаться чужеродным элементом, не всегда понятным остальному флоту. Но военная сила существует только в динамике – она или развивается, или деградирует, третьего не дано. Так что у того положения, в котором пребывает большая часть сил морской авиации, просматривается вполне конкретный и недалекий финал.
Вероятность саботажа
Все эти проблемы порождают еще один вопрос. А всё ли упирается в объективные факторы? Ну вот, например, ясно же, что ПКР «Оникс» (Х-61 в авиационном варианте) очень полезный инструмент войны на море? Да, ясно, и Россия помогала Индии с ее аналогом – «Брамосом», которым сегодня вооружены индийские Су-30. Но почему у нас-то «не идет»? Ракета-то с воздушным стартом у нас есть!
Или такой вопрос. Модернизированные индийские Ил-38SD несут противокорабельные ракеты Х-35. Западные самолеты – широкий спектр управляемых ракет. Наши Ил-38 такой возможности при модернизации не получают. Встает вопрос – что делать, если вражеская лодка всплыла и встала «на стоп»? Противолодочная торпеда ее «не возьмет». Как ее топить? А если попался транспорт противника? Если стоит задача блокировать какую-то не очень сильную страну и пресечь передвижения ее кораблей? Чем воевать? И кто решил, что всё должно быть вот так?
Недавно специализированную прессу всколыхнули слухи о том, что имела место попытка возродить некий аналог морской ракетоносной авиации, с Су-34 в качестве базового ударно-разведывательного самолета. Но никакими реальными работами это в итоге не закончилось.
А как объяснить то, что с начала 90-х годов мы никак не можем взяться за новый противолодочный самолет? Как объяснить то, что организация, способная создать новую поисково-прицельную систему для такого самолета, осознанно предлагает систему, аналогичную по параметрам тому, чем на Западе пользовались сорок лет назад, и это при том, что направления развития подобных комплексов всем в России очевидны и технологии для этого есть? Нет ли в таком подходе умысла? Как и в том, что на Ка-27М при модернизации осталась старая и неэффективная гидроакустическая станция? А если нет, то почему она там осталась, ведь все же хотели сделать как надо?
С учетом того, что многими важнейшими структурами в ОПК управляют люди, наполучавшие в свое время разных дипломов и научных степеней в университетах США, вопрос не праздный. США не могут справиться с нами на земле, а вот на море – вполне. И удерживание русских в таком положении на максимально длительный срок должно по идее быть очень важным для них. Так что с определенной вероятностью не все совпадения – это просто совпадения.
Прогноз на будущее
Можно ли исправить ситуацию в морской авиации? Лет за двадцать можно, причем совместно с серьезной реформой в самом ВМФ, как базовой по отношению к МА структуре. Пересмотреть программы подготовки офицеров и адмиралов, сформировать внятное представление о роли и месте морской авиации в системе военной мощи страны…
Но куда более вероятно предположить, что никаких изменений не будет. По крайней мере, ни в самой морской авиации, ни вокруг никто ничего такого не планирует и не озвучивает, не готовит и не изучает. Что же будет происходить? Су-24М будут потихоньку меняться на Су-30СМ. Корабельные авиаполки, видимо, будут более боеспособными, чем сейчас. У флотских командиров появится такой инструмент, как морской ударный вертолет Ка-52К, весьма полезный. И всё. Это хорошо, конечно, но о возрождении морской авиации, как системы, тут даже речи нет. Морская авиация не возродится в обозримой перспективе. Нам придется смириться с этим невероятно грустным фактом.
Изменить что-то может только война, которая сделает явными проблемы, перечисленные выше, в предельно наглядной и чувствительной форме, и с соответствующей ценой. В праздник хочется пожелать морским летчикам, чтобы все-таки удалось обойтись без этого.
