«Фон к своим песням записал в настоящем бою»
Павел КОЛЕСНИК («КП» – Донбасс»).
А одна из песен Кирсанова – «Кукушка» стала, пожалуй, настоящим гимном всех «афганцев».
Только славяне могут петь под пулями
– Юрий Иванович, в середине 80-х годов ваши песни были на пике популярности, практически в одном ряду с произведениями Высоцкого. Их знали и исполняли везде, особенно «Кукушку». Как она появилась?
– Когда я собирался в Афганистан, прихватил с собой сборник стихов Виктора Кочеткова, поэта-фронтовика. Я взял за основу его стихотворение «Весь просвечен заревой покой…» и, так сказать, адаптировал к Афганской войне: кое-что убрал, добавил пару куплетов, сочинил мелодию. В 1991 году мы встретились с Кочетковым в Москве. Он взял сборник, с которым я не расставался, и подписал: «Юрию Кирсанову, великому «афганцу», который сделал меня причастным к этой войне».
– Студии звукозаписи у вас не было. Как же обходились?
– Записывали ночью… в солдатской бане. Вся техника на приколе, вокруг пустыня, тихо – можно несколько часов до утра поработать. Я купил в Кабуле японскую часовую аудиокассету. Во время боя записал на маленький магнитофон выстрелы, молитву в мечети, рокот военного аэродрома… Включал это все для фона и записывал вместе с песней на другой магнитофон.
– Эту кассету считали утраченной – это так?
– Почему? Вот она, та самая раритетная кассета. Через неделю выйдет компакт-диск «Кукушка» с этими песнями – и в их изначальном виде, и в другой аранжировке.
– В Чечне были барды с обеих сторон фронта. А в Афганистане подобное наблюдалось?
– Нет, у них уровень образования ниже. Кстати, я переписывался с исследователем военного бардовского творчества Мартином Дотри из США и спросил, было ли подобное творчество у американских солдат во Вьетнаме. Он написал, что нет. Только славяне могут петь и творить под пулями.
Дезертиры и галоши
– Как же вы попали в Афганистан?
– В составе отряда спецназначения «Каскад» (бойцов этих подразделений окрестили «каскадерами» за универсальность и умение выполнять задания любой сложности. – Прим. ред.). На войну мы попали спустя полгода после ее начала, летом. Я был тогда 29-летним капитаном. Нашу группу отправили в провинцию Герат и напрямую подчинили КГБ СССР через его представительство в Кабуле. Сначала нас попытались использовать в бою, но потом смекнули, что это глупо: ведь наши бойцы были подготовлены не просто для ведения такой войны, у многих знание нескольких языков плюс опыт оперативной работы с источниками информации. Поэтому со временем акценты сместились в сторону оперативно-боевой работы.
– Все ваши отправились в горячую точку добровольно?
– С каждым из нас беседовали, кто-то уклонялся. Ведь было понятно, куда собираются послать: об Афгане уже говорили, не скрываясь. К слову, один из руководителей, участвовавший в формировании отряда, отказался ехать в командировку – сослался то ли на болезнь, то ли на семейные обстоятельства, уже не помню. Потом его уволили в запас.
– Чем конкретно занимались на месте?
– Задачи ставились разноплановые – от поимки главарей крупных бандформирований до организации засад по пути следования караванов с оружием и боеприпасами. Иногда по просьбе местных властей даже привлекали к «отлову» призывников. Оцепляем кишлак, идем и на глазок забираем тамошнюю молодежь. Некоторые прятались в кяризах – это такие ходы для воды, целая система под землей. Приходилось их выкуривать оттуда разными способами. Многие из юношей впервые ездили на машине, их сильно укачивало. И вообще служили неохотно. Часть буквально сразу дезертировала: только оружие получат – и деру!
В сентябре 1980-го наши ребята подавляли вооруженные выступления шиитов в Герате. Горячо было, настоящие бои и штурмы, но в конце концов обстановка нормализовалась. Многие местные были недовольны властью. Правительство-то землю крестьянам раздало, а муллы свою линию гнут: мол, нельзя брать, чужое. И не брали, слушались. А мы что? Приехали, галоши подарили, доктору нашему кто-то показался – и все.
– Галоши?!
– Да, у афганцев это излюбленная обувь была. Носили их на босу ногу.
«Мы бы не сумели навести порядок»
– В последнее время о той войне кино снимают. «9-я рота», например. Правду там показали?
– Фильм хорош в том плане, что жизнь армейская достоверно показана. Но есть и наигранные моменты. Например, когда душманы цепью идут в атаку. Они, конечно, так никогда не поступали. Действовали исподтишка: снайперы, засады с пулеметом, минная война.
– Как вы сегодня относитесь к Афганской войне?
– С приходом Горбачева Союз оказался на грани развала. Считаю, что тогда мы не в состоянии были навести порядок в чужой стране, но в принципе двигались в правильном направлении. Особенно с оглядкой на исламский экстремизм в настоящее время. Душманам ведь помогали США и исламские центры. В каждом формировании служили советники из стран НАТО. Нам давали установку ловить их живыми или мертвыми и в случае удачи обещали награды. Но никто из нас не справился, потому что военных советников выводили из-под обстрела в первую очередь.
– Начало распада Союза отразилось на контингенте?
– Когда войска только ввели, мы для населения стали свежей струей. А потом начались коррупция, пьянство. Даже местные руководители закладывали. Кумовство процветало. Поэтому, полагаю, когда талибы пришли истинную веру восстанавливать, их приняли с радостью. И в «афганской» бардовской песне конца 80-х годов я наблюдал изменения: чем ближе к концу, тем больше горечи. У всех было обостренное чувство неудовлетворенности из-за того, что страна не понимает и не принимает своих героев.
В Афгане автор «Кукушки» (на фото справа) служил два года. Награжден медалью «За боевые заслуги».
«Комсомолка» причастна к моему «воскрешению»
– А суеверия у «афганцев» были?
– Конечно. Я, допустим, одну и ту же тельняшку надевал на операции. А мой знакомый считал, что нельзя автомат чистить. Незадолго перед возвращением в Союз нам приказали сопровождать колонну. А меня предчувствия одолели. Говорю командиру: «Не хочу я туда ехать, плохие мысли в голову лезут». Операцию отменили по другим причинам, но вскоре после моего отъезда я узнал, что наша машина подорвалась на мине. Шофер, с которым я ездил, погиб. А я отслужил без единого ранения.
– Слышал, что вас однажды «похоронили»…
– Было дело. Некий журналист написал в «Правде», что я умер. «Воскресил» меня Володя Снегирев, работавший в свое время редактором «Комсомольской правды», а тогда возглавлявший «Собеседник». Мы с ним в Кабуле познакомились. Снегирев меня показал журналистке, она и написала в своей статье, что я жив. Еще был случай. Как-то мы с Володей поехали на его дачу. Он подозвал меня к забору: «Я сейчас такое тебе покажу!» Заглядываю, а на веранде соседнего дома Бабрак Кармаль собственной персоной! Сделал ноги из Афгана и сидит чай пьет. Это было в 1990 году.
ИЗ ДОСЬЕ «КП»
Юрий Иванович КИРСАНОВ родился в 1951 году в селе Красное Одесской области. Окончил Донецкий политехнический институт, отслужил в армии, был зачислен в спецрезерв. На Афганской войне отслужил два года (1980-1981). Награжден медалью «За боевые заслуги». Автор и исполнитель бардовских песен. Полковник запаса, живет и работает в Донецке. Женат, сыну 25 лет.
+++++++++++++++++++++++++++++++
Улетая из Кабула, я хорошо знал, что не только Ташкентская, но и особенно Московская таможня капитально трясет не только на порнушку, гашиш и еще что-то, но особенно – на “афганские” кассеты, которые изымались по какому-то идиотскому приказу сверху, поэтому у меня с собой было аж 4 копии этих знаменитых трех кассет, рассованных по багажу в разные места. Шерстили меня хорошо – даже все карманы пришлось вывернуть, изъяли только 25 рублей одной бумажкой, которые мне передал советник Бабрака Кармаля, а в миру – один из секретарей курганского горкома КПСС Устюжанин – там и он мне был как брат. Эти деньги он отправил на Новый год сыну, учившемуся в Курганском Высшем Военно-Политическом Училище. Деньги я, конечно же передал, но свои. А изъяли, потому что разрешалось провозить вне страны только 30 рублей, и их же надо было вернуть в страну, что я и сделал, но… 25 руб. были уже сверху…А кассеты, все комплекты так и оказались у меня дома. Вот и в Канаде один из них лежит передо мной, я их давно оцифровал, но храню, как память о том времени, о той стране.
