Свидетели перестройки

Свидетели перестройки

В 1980-х годах был научным сотрудником во Всесоюзном научно-исследовательском институте системных исследований АН СССР и занимался вопросами анализа данных. Работал вместе с будущим реформатором и и. о. председателя правительства РФ Егором Гайдаром.

В 1989 году пришёл в Министерство иностранных дел СССР в качестве советника и одновременно по контракту работал в Международном институте прикладного системного анализа в Австрии. Через два года, по рекомендации Гайдара, президент РСФСР Борис Ельцин назначил Авена первым заместителем Министра иностранных дел и председателем Комитета внешнеэкономических связей при МИД. На один год, в 1992-м, Авен занял пост министра внешних экономических связей в правительстве Ельцина — Гайдара и вёл переговоры с Международным валютным фондом, а также другими организациями о предоставлении России финансовой помощи.

Затем несколько месяцев работал в компании «Логоваз» Бориса Березовского. В 1993 году основал собственную фирму «Финансы Петра Авена», которая консультировала покупателей российского госдолга. В 1994-м, по приглашению основателя Михаила Фридмана, стал президентом Альфа-банка и получил 10% акций компании. С 2011-го — председатель совета директоров банка и сейчас владеет 12,4% акций.

Кроме того, 13 лет являлся председателем совета директоров медиахолдинга СТС, а с 2007 года по настоящее время — компании «Альфастрахование». Также в нулевые стал профессором кафедры теории и практики взаимодействия бизнеса и власти Высшей школы экономики. Занимает 30-е место в списке богатейших бизнесменов России 2021 года по версии Forbes, его состояние оценивается в $5,3 млрд.

Бороться с режимом в мои планы не входило

— Какие у вас возникают впечатления, ассоциации и эмоции, когда я говорю «Советский Союз»?

— Сложно… Я всё-таки был уже совсем взрослый человек, когда он закончился, поэтому сложные эмоции. И положительные, и отрицательные. Это моя жизнь. Я больше половины своей жизни прожил в СССР, это такой гигантский пласт. Для меня в целом, в силу возраста, доминируют хорошие воспоминания.

С одной стороны, я жил очень счастливой и спокойной жизнью. Я был обычным советским мальчиком из обычной московской семьи. Учился в Московском университете, собирался быть профессором и стал бы им. Я потом учился в докторантуре и собирался защищать докторскую диссертацию. Если бы всё это не случилось в 1991 году, я бы был нормальным советским профессором. Потом, наверное, академиком, надеюсь. Был совершенно ясный академический путь. Я готовился полностью к академической карьере.

Говорить, что мы себя чувствовали как-то сильно ущемленными, забитыми, — это совершенно не так. А с другой стороны, безусловно, были серьёзные ограничения, которые хотелось преодолеть: невозможность поездок на Запад, цензура в книжках и много всякой чуши, связанной с Коммунистической партией, с комсомолом. Это не нравилось. Но это была другая жизнь: в чём-то лучше, в чём-то хуже, но другая.

Я не был членом партии, я был комсомольцем. В партию не вступил, не успел — она закончила своё существование. Как принимали в комсомольцы, не очень помню, это было в школе, мне было 14 лет. Но принимали же всех. Это было ритуальное действие. Бывали отдельные люди, готовые на борьбу с системой и на невступление в комсомол, — по-моему, в моём в классе был один такой мальчик.

Комсомольцы с новыми билетами у портрета Владимира Ленина в августе 1969 года

Ко всему относились без ненависти, без злости. Режим же был мягкий, ничего особо жёсткого не было. Была и ирония, и особое отношение к Брежневу, и эти анекдоты в отношении режима, комсомола… Тысячи анекдотов, которые были очень смешные. Всё просто воспринималось без симпатии, но и без ненависти.

Мы, конечно, гордились результатами Советского Союза в спорте и в космосе, безусловно. Болели за наши сборные очень сильно. Много было того, чем в то время было можно было гордиться.

— Что для вас стало точкой конца Советского Союза?

— Беловежская Пуща. Я до последнего момента не думал, что кончится так, как кончилось. Я и мои коллеги, с которыми я работал, понимали, что та конфигурация, которая была, не продлится долго. Будут другие границы у государства, где мы будем жить. Но что вот так вот закончится…

справка

Беловежское соглашение

В результате попытки государственного переворота, организованного представителями советской правящей элиты в августе 1991 года, было сорвано подписание нового Союзного договора (предполагалось создание де-факто конфедеративного государства, в котором большинство полномочий передавалось республикам).

8 декабря лидеры РСФСР, Украины и Белоруссии — Борис Ельцин, Леонид Кравчук и Станислав Шушкевич — в правительственной резиденции «Вискули» (Беловежская Пуща, Белоруссия) подписали Соглашение о создании Содружества Независимых Государств (СНГ) и упразднении СССР. 10 декабря документ утвердили Верховные Советы Украины и Белоруссии. ​​11 декабря Комитет конституционного контроля СССР заявил, что соглашение не имеет юридической силы. Однако уже на следующий день его ратифицировал российский парламент. «За» проголосовали 188 депутатов из 246.

Я до последнего момента считал, что будет конфедерация России, Украины, Белоруссии и Казахстана. То, что случилось так, как случилось, для меня было неожиданно до самого конца.

Даже накануне мы совершенно не были готовы. Более того, у меня есть твёрдое ощущение, что и Борис Николаевич Ельцин, и та команда, которая с ним туда поехала, — и [Геннадий] Бурбулис, и [Егор] Гайдар, и [Сергей] Шахрай — совершенно не были уверены, что так всё кончится, и тоже к этому не были готовы накануне. Я об этом рассказывал много раз: накануне отъезда делегации в Беловежскую Пущу Бурбулис мне рисовал на бумаге схему и говорил про конфигурацию России, Украины, Белоруссии, и Казахстана. [Нурсултан] Назарбаев тогда не полетел в Беловежскую Пущу, а полетел к Горбачёву в Москву. Но считалось, что так или иначе он потом присоединится.

Я думал, что будет большая самостоятельность республик внутри союза, будет экономическая политика самостоятельная. Но что будет полное крушение государственных институтов, что не будет общей армии, не будет общей внешней политики — к этому я не был готов.

Причин произошедшего много. Главная — позиция Украины, когда уже после референдума, насколько я слышал от участников совещания, Кравчук сказал, что он не готов совершенно идти ни на какие договорённости, ни на какой союз и что Украина полностью уходит в независимость. Я думаю, что это было главным, что там случилось. А если без Украины, то всё теряло смысл.

справка

Референдум на Украине

После срыва подписания договора о создании Союза Советских Суверенных Республик на Украине 24 августа 1991 года приняли Акт провозглашения независимости. 1 декабря на референдуме жители республики поддержали этот документ. На выборах президента победу одержал Леонид Кравчук. Во время инаугурации он заявил, что Украина не намерена вступать в политические союзы и собирается строить отношения с республиками СССР только на двусторонней основе.

СССР как конструкция не мог не распасться. Сохранение в одном государстве Таджикистана и Латвии — это исторически обречённая история. Рано или поздно такая конфигурация изменилась бы. Это безусловно так. А то, что касается России, Украины и Белоруссии, я по-прежнему считаю, что обречённости, возможно, не было. Хотя что касается Украины — более сложный вопрос. Насколько Украина и Россия могли остаться в одном государстве — не знаю.

Я воспитывался в мощной, великой стране. Я хорошо понимал, что за страной стоит тысячелетняя история. Когда всё это кончилось — безусловно, это для меня не было радостным событием. Я считал, что в принципе мы становимся слабее. При всех сложностях — слава богу, что без войны все закончилось.

— Есть что-то, что было в Советском Союзе, но чего вам не хватает в современной России?

— Есть такой миф, что Советский Союз был более моральным обществом, но это совсем не так. Дело в том, что атмосфера в банке, где мы сейчас находимся, — более чистая, чем в академическом институте. Но тем не менее дружеские отношения между людьми зачастую были, безусловно, более искренними, более тёплыми. Это во многом основывалось на равенстве. Люди получали одинаковую зарплату, все жили очень похожей жизнью, в похожих квартирах. Не было социального диссонанса и расслоения, которое богатым не нравится точно так же, как и бедным. Очень хотелось бы, чтобы все были богатые, на самом деле.

Так вот, единение дружеское, основанное на социально-экономической близости, в общем-то, исчезло, и мне его немножко не хватает. Плюс, может быть, это атавизм, но не хватает гордости за великую страну периодически. Может быть, это такое наивное чувство, но в каких-то вещах — тот же полёт в космос… Сегодня нет единения вокруг идеи и события. Даже попытки создать такую атмосферу вокруг Олимпиады или чего-то ещё сейчас выглядят достаточно искусственно. В СССР это было более естественно, более искренне, более глубоко. Сейчас про любое событие почитайте комментарии в соцсетях — там будет столько грязи по любому поводу, в адрес и спортсменов, и кого угодно… Тогда отношение к героям было более чистым.

Я считаю, что наша жизнь сегодня значительно более разнообразная, интересная и даёт больше возможностей. Если считать, что цель жизни каждого человека — самореализация, то возможностей для самореализации сегодня, на мой взгляд, существенно больше.

Сейчас большая проблема — отсутствие социальных лифтов, которые были в СССР. Действительно талантливые дети в СССР имели практически гарантированные возможности пробиться. Была система поддержки талантов. Я знаю массу историй, когда люди из совершенно социальных низов… Даже моя собственная семья. Я родился в очень бедной обстановке, в коммунальной квартире без горячей воды. Мой отец занимался наукой успешно — и наша жизнь кардинально поменялась. Таких социальных лифтов сейчас нет. Сейчас можно только через деньги так быстро подняться и, может, через госслужбу.

Вместе с тем я думаю, что сейчас жизнь намного интереснее, разнообразнее и свободнее. Есть возможность посмотреть мир, а тогда это вообще отсутствовало. Мы не могли не только ездить, мы не могли общаться с иностранцами. Это было невозможно.

Ещё — отрезанность от информации. Хотя это тоже было не совсем так. Скажем, в спецхране экономического факультета МГУ была любая литература экономическая. Если ты читал по-английски, ты мог получить любую книжку. Всё выписывалось. Но если ты не учился на экономфаке, тебе никто ничего не дал бы. Так что была информация, но большие её потоки были совершены отрублены. Мы не видели западного кино толком, пока не появились видеомагнитофоны. Мы совсем не знали западного искусства. Мы его не видели. Мы могли только какого-то плохого качества альбомы посмотреть. Мы были отрезаны, и большие куски жизни были вне нашего внимания. Для меня, конечно, фундаментально важна свобода обмена информацией. Это важная составляющая счастья и необходимое условие нормальной жизни. Поэтому по совокупности, конечно, я никогда не хотел бы вернуться в Советский Союз. И не только я не хотел бы как человек, но я и не хотел бы, чтобы мы там оказались как страна.

Вообще тогда же слова «купить» не было. Всё «доставали». Свежей рыбы вообще не было. Я вырос в Москве. В Москве свежая рыба «выкидывалась». Я жил на Ленинском проспекте, было два завоза в год свежей рыбы в одном известном магазине. То есть не было свежей рыбы вообще, как класса. Я не помню, чтобы у нас дома она была. За 25 лет моей жизни, может быть, дважды бабушка или мама притаскивали. Сейчас трудно это представить. Колбасы, мяса в магазинах практически не было, всё доставали. Бегали и доставали. У меня отец прилично зарабатывал, и был рынок, куда можно было пойти что-то купить. А если рынка не было, то вообще катастрофа. Доставали всё.

1/4

Очередь в кондитерскую в январе 1989 года

У меня была отцовская машина. Это вообще была битва за выживание. За карданный вал можно было жизнь отдать. Отец мне отдал свою машину, которая прошла 130 тысяч. Это была первая модель «Жигулей», у которой было сломано сиденье водителя, поэтому у меня сзади стояло колесо, которое поддерживало сиденье. Ещё была разбита штанга заднего моста, поэтому при скорости 60 км/ч и больше машину начинало на месте закручивать и выкидывало на другую сторону дороги. Поэтому я всегда ездил километров 40 приблизительно, потому что быстрее было опасно. Но я был счастлив всё равно. Иметь машину в то время было очень круто.

Колонна автомобилей «Жигули», следующая по маршруту Москва — Кивач 20 июля 1973 года

— Как вы относились к диссидентам в то время?

— С симпатией. Для меня это был героический выбор. Среди диссидентов у меня были друзья. Но я считал, что это не мой путь, я к этому был не готов. Но с симпатией, безусловно.

— Не были готовы.

— Я этим сам заниматься не собирался. Бороться с режимом в мои планы не входило.

— Как вам кажется, нуждается ли сегодняшняя Россия в перестройке?

— Любая страна постоянно нуждается в перестройке.

— А в какой?

— Я не хотел бы говорить про сегодня. Мы находимся в банке, а банк не может быть в политике. Любое заявление о сегодняшнем дне и его модификации — это политическое заявление. Мой бизнес по определению не может давать подобные комментарии. Давайте, учитывая, что мы в Альфа-банке находимся, про сегодняшний день и про его изменение говорить не будем.

0 0 votes
Рейтинг статьи
Поделитесь публикацией

Share this post

Subscribe
Уведомлять
0 комментариев
Inline Feedbacks
View all comments